Голуби в берестяном кузове
Шрифт:
Старик, лишь услышал о несчастье, закачал головой:
– Мала совсем. Ну да молоком отпоим, кашей откормим, лишь бы не помёрзла, пока нёс. Как звать-то?
– Вернусь за ней, сейчас боюсь не довезти.
– Ступай, ни о чём не думай. Всё сделаем, а как потом что будет, нам оно не ведомо.
Заяц, мечущийся под носом захлёбывающейся от ярости собаки, исчез. Пёс тявкнул, на всякий случай издал победное рычание и, заворчав, снова потянулся к людям, ожидая похвалы за свою службу. Но им не до него.
– Бывай, Сила. Выпускай коня.
– Бывай, – проговорил старик, так и не назвав
Открыл конюшню, вывел коня. Тот, почуяв хозяина, всхрапнул. Гость оседлал коня, принеся из конюшни седло и упряжь. Легонько хлопнул старика по плечу и взлетел в седло. Сила топнул ногой в стоптанном латаном валенке. Ворота медленно поползли, подчиняясь его воле, и в считанные мгновения всадник исчез в ночи.
Корча
Метель не унималась. Всадник, закутавшись в плащ, спешил. Дорогу перемело заносами, все труднее и медленнее становился шаг лошади, и вот уже дважды слышался вой. Волки. Но к утру дороги занесёт совсем, и тогда к молодому Светославичу в Заонежье не добраться. А в Древляну, что ниже по течению Онежи, и тем более.
Оба города, обнесённые высокими деревянными стенами, были построены ещё Всеславом. Стены высоки, да только в этой стране глухих лесов, непролазных чащоб и существ, которых и людьми назвать трудно, за такими не укрыться.
Старики рассказывали, как в давние времена несколько родов откололись от племени древлян, поссорившись из-за земель. Они уходили всё дальше в леса. Останавливались то у больших озёр, то у неприметных речушек, распахивали поляны, засевали зерном. Перезимовав, опять срывались в дорогу, искали незаселённые земли со сладкой водой. Сплавившись однажды по лесной узкой реке, охотники вернулись с хорошей добычей и сказали, что места здесь дикие, зверьём богатые, воды вдоволь. Старики посовещались и решили стоять эту зиму здесь, с миром здешним сживаться, а дальше видно будет. Потому что чувствовали они, что здесь идёт своим ходом какая-то невидимая жизнь, пусть её не видать, а она есть. Есть, конечно, как не быть, говорили старики. Да и все поняли, что невидимые существа давно уже шли бок о бок, присматривались к ним, испытывали, пугали, иногда губили, а иногда спасение вдруг ниоткуда приходило. Будто кто невидимый руку в помощь протягивал.
Ну решили, значит, решили. А потом и вовсе остались здесь. Назвались лесовичами и принялись обживаться, строили дома, пристани, лодки. Может, и боялись, да страху не выказывали.
…После полуночи метель стихла. Ещё гнулись верхушки деревьев под порывами сильного ветра, а понизу наступило затишье. Темень кромешная. Но путник знал, что здесь в полуверсте от дороги жил Корча. Двухсотлетний лешак поселился давным-давно в дупле у корней кряжистого дуба, а с ним доживал свой век старый, весь в репьях и колючках, хромоногий волк.
Продолжая сидеть в седле, возвышаясь сугробом в своём длинном плаще и лохматой шапке, облепленных снегом, путник ухнул несколько раз по совиному.
Корча появился сразу. Да только за спиной появился. Легонько хлопнул ночного гостя по плечу.
– Что долго? – тихо спросил он и беззвучно засмеялся,
Корчу почти невозможно разглядеть в темноте, да и белым днём его всего никто никогда не видел. Только бесноватые глаза иногда надвинутся вдруг на тебя, очертания очень сильного тела или рук мелькнут в воздухе. Сейчас глаза его сверкнули совсем близко. Гость сказал:
– В Заонежье бы мне попасть, Корча. Дороги сильно перемело. Проведи своими ходами тайными, а я уж в долгу не останусь.
Корча усмехнулся.
– Провожу, отчего не проводить, Мокша, да только не найдёшь ты теперь никого в Заонежье. В Древляне все укрылись, за стенами высокими. Людей и в деревнях нет.
Мокша посмотрел на лешего исподлобья и ничего не сказал. И раньше окраины земель лесовичей по левому берегу Онежи горели от набегов степняков. Возьмут полон, пожгут деревню и вниз по реке, в степи свои ускачут.
Сразу повелось – в Древляне отец княжил, а в Заонежье – старший сын, князь Игорь сидел. Друг другу на помощь приходили, дружину отправляли, а то и всем скопом срывались – князь со всеми, кто оружием владел, уходил, – если степняки тьмой наваливались.
– Неужели и в Древляну добрались? – Спросил Мокша, страшась ответа.
– Пока нет, – ответил леший.
Он видел, как заметался человек, узнав о несчастье. Молчит, а душа-то дёрнулась и замерла. Ведь, если оставили Заонежье, значит, бились там насмерть, и защищать её больше некому. Давно леший жил бок о бок с людьми, с Мокшей частенько сиживал у костра. Этот лесович был молчалив, в лесу все тропки-дорожки знал ничуть не хуже самого лешего, только колдовством редко пользовался, словно это дурно.
И сейчас, Корча, посмеиваясь, стукнул два раза несильно по соседней, в два обхвата, сосне и сказал:
– Выйдешь, чуток не доходя до городской стены, у самой Древляны. Не боись, Мокша, с конём заходи. В прежние времена-то с драконом хаживали, – посмеиваясь, добавил леший.
В широком стволе старого дерева тёмным пятном обозначился проход.
Мокша, направив туда фыркающего от страха коня, обернулся и махнул рукой:
– Не поминай меня лихом, Корча.
– Не буду, Мокша.
Лесович исчез в темноте прохода. Рана на стволе дерева затягивалась на глазах, а леший растворился в темноте. Следы лошади заметались позёмкой, деревья скрипели стволами, сучья обламывались с треском и падали.
Переходами лешего
Никто не знает, что такое переходы лешего, даже если и побывал в них. Так и Мокша. Оказавшись в полной темноте, он лишь чувствовал, как его подхватила неведомая сила и повлекла за собой. Бывал он не раз с Корчей в его потайных ходах, похоже, знал тот заветное словечко, заставляющее переносить на огромные расстояния.
Однако сейчас Мокше было не до этого. Думалось с болью – кого встретит, кого больше не увидит никогда. Но страшился ответов и гнал тревожные мысли прочь, упрямо смотрел в темноту перед собой, будто мог что-то увидеть там.