Голубой горизонт
Шрифт:
– Идите с моим благословением, – ответил им Дориан, – и пусть Бог всегда будет к вам милостив. Я знаю, что вы снова пойдете со мной.
– Мы будем ждать тебя, аль-Салил.
На следующий день во время молитв, когда замолчали пушки, глашатаи снова объехали стены города.
– Истинный калиф Заян аль-Дин отдает город на поток и разорение. Когда калиф войдет в город, все мужчины и женщины, найденные в его стенах, будут подвергнуты пыткам и казнены.
На этот раз им ответило лишь несколько голосов. На следующую ночь город покинула почти половина
– Ты рассеяна, моя дорогая. – Каролина Кортни вопросительно смотрела в лицо дочери. – Что тебя так тревожит?
Помимо краткого приветствия, Верити не сказала матери ни слова с тех пор, как поднялась на палубу «Арктура» из большой каюты отца. Почти все утро заняла встреча с военным командиром калифа Кадемом ибн-Абубакером. Теперь Верити стояла у борта и смотрела, как быстрая фелука отвозит генерала на берег. Девушка переводила отцу отчет Кадема и приказ калифа усилить блокаду залива, чтобы помешать какому бы то ни было кораблю покинуть город, когда он будет захвачен.
Верити вздохнула и повернулась к матери.
– Осада входит в заключительную стадию, – послушно сказала она.
Они с матерью никогда не были близки. Каролина – нервная, истеричная женщина. Муж полностью подавил ее, и у нее не оставалось ни времени, ни сил для роли матери. Как ребенок, она не способна была на чем-то долго сосредоточиваться, и ее мысли порхали с предмета на предмет, как бабочка в весеннем саду.
– Я буду так рада, когда этот ужас закончится и твой отец воздаст по заслугам негодяю аль-Салилу. Тогда мы забудем об этой страшной истории и вернемся домой.
Для Каролины домом было консульство в Дели. За каменными стенами, в ухоженном саду и в прохладных дворах с журчащими фонтанами она была в безопасности, отъединена от жестокого, чуждого мира Востока. Она почесала шею и негромко застонала. Белую кожу покрывала алая сыпь. Влажный тропический воздух и постоянное пребывание в закрытой каюте усиливали ее обычную потницу.
– Принести тебе охлаждающей мази? – спросила Верити. Она всегда удивлялась тому, как легко мать заставляла ее чувствовать себя виноватой. Она прошла туда, где в углу юта в широком гамаке, подвешенном капитаном Корнишем, лежала Каролина. Парусиновый навес бросал на нее тень, но позволял прохладному пассату обвевать ее полное влажное тело.
Верити склонилась к ней и принялась втирать в воспаленную зудящую сыпь белую мазь. Каролина лениво помахала рукой. Ее кольца с бриллиантами глубоко впились в отечную белую кожу. Стройная коричневая девушка-индианка в красивом шелковом наряде протянула с другой стороны блюдо со сластями. Каролина выбрала розовый кубик рахат-лукума. Когда девушка начала подниматься, Каролина остановила ее повелительным щелчком пальцев, взяла еще два кусочка ароматного желе и положила в рот. Она жевала с детским удовольствием, сахарная пудра белым налетом покрыла ее губы.
– Как по-твоему, что будет с аль-Салилом и его сыном Мансуром, когда их схватит
– Не сомневаюсь, нечто весьма неприятное, – без особого интереса ответила Каролина. – Калиф жестоко расправляется со своими врагами, их топчут слоны, расстреливают из пушек. – Она содрогнулась и потянулась за стаканом медового шербета, который протянула девушка. – Я не хочу говорить об этом. – Она отпила из стакана, и ее лицо прояснилось. – Если к концу месяца все это закончится, мы успеем в Дели к твоему дню рождения. Я собираюсь дать бал. Будут присутствовать все подходящие холостяки из служащих компании. Пора найти тебе хорошего мужа, моя дорогая. В твоем возрасте я уже четыре года была замужем и родила двоих детей.
Неожиданно Верити страшно, как никогда раньше, рассердилась на эту вялую тщеславную женщину. Она всегда обращалась с матерью почтительно, находила оправдания ее обжорству и другим слабостям. До встречи с Мансуром она не понимала, насколько ее мать находится во власти отца, как сознание вины поработило ее. Но теперь безмозглое, высокомерное самодовольство матери возмутило ее.
– Да, мама, – с горечью сказала она, – и первым из этих детей был незаконный сын Тома Кортни.
Не успела она произнести эти слова, как тут же об этом пожалела.
Каролина смотрела на нее большими блестящими глазами.
– Ах ты гадкая, злая девчонка! Ты меня никогда не любила, – заскулила она, и пережеванный рахат-лукум, смешанный с шербетом, закапал ей на платье.
Вся почтительность Верити испарилась.
– Ты помнишь Тома Кортни, мама? – спросила она. – И чем вы с ним занимались на борту дедушкиного «Серафима» во время плавания в Индию?
– Ты никогда… Кто тебе сказал? Что ты слышала? Это неправда! – истерически закричала Каролина.
– А Дориан Кортни? Ты помнишь, как вы с отцом оставили его гнить в рабстве, когда он был еще ребенком? Как вы с отцом лгали Тому Кортни? Как вы сказали ему, что Дориан умер от лихорадки? Мне вы рассказывали ту же ложь. Даже показали могилу на острове Ламу, где он будто бы похоронен.
– Прекрати! – Каролина руками зажала уши. – Я не стану слушать эту грязь.
– Это грязь, мама? – холодно спросила Верити. – Тогда кто, по-твоему, аль-Салил, которому ты желаешь смерти под ногами слона или от выстрела из пушки? Разве ты не знаешь, что он и есть Дориан Кортни?
Каролина смотрела на нее, лицо ее стало белым, как молоко, и на нем еще резче выделялась алая сыпь.
– Ложь! – прошептала она. – Все это злобная ложь.
– А сын аль-Салила, мама, это мой двоюродный брат Мансур Кортни. Ты ищешь для меня мужа? Больше не ищи. Если Мансур окажет мне честь и попросит выйти за него, я не буду раздумывать. Я полечу к нему.
Каролина издала сдавленный крик и выпала из гамака на палубу. Девушка и два корабельных офицера подбежали к ней, чтобы помочь встать. Встав, она вырвалась из их рук – жир дрожал под ее кружевами и испачканным платьем – и с трудом поднялась по трапу в большую каюту.