Голубой горизонт
Шрифт:
Незадолго до полудня путники заметили на голом утесе козопаса. Под ним среди камней разбредалось стадо из десятка пестрых коз; они жевали высохший соляной куст. Сам он наигрывал на тростниковой флейте печальную мелодию. Старик остановил верблюда и стал тыкать его в шею бодилом, пока верблюд протестующе не вздохнул и не опустился на колени. Назин соскользнула с его спины и легко побежала по камням, отбросив капюшон плаща.
Подбежав к козопасу, она простерлась перед ним и поцеловала край его одеяния.
– Великий шейх бин-Шибам, отец всего моего племени, пусть Аллах усладит каждый день твоей жизни ароматом цветов жасмина.
– Назин! Сядь, дитя. Даже
– Господин, мне нужно многое рассказать, – выпалила Назин. Глаза ее возбужденно сверкали. – Заян отправляет не меньше пятнадцати боевых дау!
– Назин, переведи дух и рассказывай медленно, но ничего не упускай, ни слова из того, что сказал тебе ференги Питерс.
Она говорила, а лицо бин-Шибама становилось все более озабоченным. Маленькая Назин обладала прекрасной памятью и сумела вытянуть из Питерса даже самые несущественные подробности. И теперь без всяких усилий называла количество людей и имена капитанов, чьи корабли понесут этих людей на юг. Она назвала точную дату отплытия и какова будет в это время высота прилива; назвала дату, в которую Заян рассчитывал прибыть в залив Рождества. Когда она умолкла, солнце уже начало клониться к закату. Но у бин-Шибама нашелся еще по меньшей мере один вопрос:
– Скажи, Назин, Заян аль-Дин назвал имя командира экспедиции? Это будет Кадем ибн-Абубакер или его друг ференги Котс?
– Великий шейх, Кадем ибн-Абубакер командует всеми кораблями, а ференги Котс – солдатами, которые сойдут на берег. Но Заян аль-Дин сам отплывет с флотом и примет на себя верховное командование.
– Ты уверена, дитя? – спросил бин-Шибам. Это казалось слишком большой удачей.
– Уверена. Он объявил об этом на военном совете, и вот его точные слова, как их мне передал Питерс: «Пока жив аль-Салил, мой трон никогда не будет в безопасности. Я хочу быть там в день его смерти и омыть руки в крови его сердца. Только тогда я поверю, что он мертв».
– Как сказала мне твоя мать, Назин, в борьбе с тираном ты стоишь пятнадцати воинов.
Назин застенчиво опустила голову.
– Что моя мать, о великий шейх?
– Как я обещал, о ней хорошо заботятся. Она просила передать тебе, как сильно она тебя любит и гордится тем, что ты делаешь.
Темные глаза Назин блеснули от удовольствия.
– Скажи моей матери, что я каждый день молюсь о ней.
Мать Назин ослепла: мухи отложили яйца под ее веками, и черви выели ей глазные яблоки. Без Назин ее давно бы бросили, потому что жизнь в пустыне безжалостна. Но теперь она жила под личной защитой шейха бин-Шибама.
Бин-Шибам смотрел, как девушка спускается по холму и садится на верблюда позади всадника. Он не чувствовал угрызений совести из-за того, что просил ее делать. Когда все будет кончено, когда аль-Салил снова воссядет на Слоновый трон, он найдет ей хорошего мужа. Если она захочет.
Бин-Шибам улыбнулся и покачал головой. Он чувствовал, что она одна из тех женщин, что обладают природной склонностью и способностями к такому занятию. В глубине души он знал, что она никогда не откажется от треволнений города ради строгой, аскетической жизни племени. Такая женщина не будет покорно подчиняться мужу.
– Малышка сама в состоянии позаботиться о сотне мужчин. Может, мне просто и дальше заботиться о ее матери, а ее предоставить судьбе? Иди с миром, маленькая Назин, и будь счастлива, – прошептал он вслед исчезающему в лиловой дымке уходящего дня верблюду с двумя всадниками. Потом свистнул, и немного погодя из укрытия в скалах появился настоящий козопас. Он склонился перед бин-Шибамом
– Ты ничего не слышал. Ты ничего не видел, – сказал он.
– Я глух, слеп и нем, – согласился козопас. Бин-Шибам дал ему монету, и тот заплакал от благодарности.
Бин-Шибам пересек гребень и спустился туда, где оставил своего верблюда. Он сел верхом, повернул верблюда на юг и без остановки ехал всю ночь и весь следующий день. В пути он ел сухие финики и пил густое свернувшееся верблюжье молоко из меха, прикрепленного к седлу. Он даже молился в пути.
Вечером он почувствовал соленый запах моря. По-прежнему не останавливаясь, он ехал всю ночь. На рассвете перед ним бесконечным серебряным ковром простерся океан. С холмов бин-Шибам увидел стоящую у берега фелуку. Ее капитан – Тасуз – много раз доказывал свою верность. Он послал к берегу за бин-Шибамом маленькую шлюпку.
Бин-Шибам принес с собой все необходимое для письма. Он, скрестив ноги, сел на палубе и записал все, что рассказала Назин. Закончил он так: «Ваше величество, да дарует тебе Аллах победу и славу. Я со всеми племенами буду ждать твоего славного возвращения».
К тому времени как он дописал, день почти кончился. Бин-Шибам передал свиток Тасузу.
– Вручишь его только самому калифу аль-Салилу. Отдай жизнь, но не отдавай свиток никому другому, – приказал он.
Тасуз не умеет ни читать, ни писать: у него свиток в безопасности. Он уже получил подробные указания, как доплыть к заливу Рождества. Как у многих неграмотных, у него была безупречная память. Он не забудет ни одной подробности.
– Иди с Богом, и да наполнит Он твои паруса своим священным дыханием, – отпустил его бин-Шибам.
– Оставайся с Богом, и пусть ангелы раскроют над тобой свои крылья, великий шейх, – ответил Тасуз.
Сто три дня спустя Тасуз увидел белые, похожие на спины китов утесы, описанные в его навигационных указаниях, повернул в залив и узнал три корабля, которые раньше видел в гавани Маската.
В столовой собралась вся семья Кортни. Это было самое большое помещение в главном здании форта, и большинство проводило здесь свободное время. Саре потребовалось четыре года, чтобы создать впечатление домашнего уюта. Пол и всю мебель плотники с любовью изготовили из местной древесины разных пород, отполированной и натертой пчелиным воском до мягкого блеска. Женщины вышили подушки и набили их диким капоком. Пол покрыли выделанными звериными шкурами. Стены украсили картинами в рамах; большинство картин нарисовали Сара и Луиза, хотя Верити за короткое время значительно обогатила галерею. На видном месте у стены стоял клавесин Сары, и теперь, когда вернулись Дориан и Мансур, семейный хор снова набрал силу.
Но сегодня было не до пения. Всех заботили гораздо более серьезные дела. Все молчали и напряженно слушали, как Верити переводит на английский язык длинный подробный доклад, привезенный Тасузом от бин-Шибама с севера. Только одного члена семьи не заинтересовало это сообщение.
Джорджу Кортни было почти три года, он был чрезвычайно подвижен и разговорчив, отлично сознавал свои потребности и желания и не стеснялся о них заявлять. Он бегал вокруг стола, показывая из-под нижней сорочки, которая была его единственной одеждой, пухлые ягодицы. Впереди, как маленький белый червь, свисал необрезанный пенис. Джордж привык к тому, что все, начиная от последнего черного слуги и до богоподобного существа, дедушки Тома, уделяют ему самое полное внимание.