Голубые огни Йокогамы
Шрифт:
Он стал бить и пинать дерево до тех пор, пока не перестал чувствовать свои окровавленные руки. Цветы осыпавшейся вишни на мгновение задержались на его плече и спорхнули в грязь.
– Университет Киото – один из старейших и престижнейших в Азии, – с этими словами пожилой охранник провел Ивату через роскошные ворота, заложив руки за спину и раздуваясь от гордости, будто он лично закладывал эти кирпичи. – Восемь нобелевских лауреатов, две Филдсовские премии, одна премия Гаусса. Каждый год здесь обучаются двадцать две тысячи
Ивата поблагодарил его и пошел через лужайку к зданию. Был солнечный день, и студентки группками сидели прямо на траве. Старое камфарное дерево высилось в тени башенных часов из красного кирпича у Зала Столетия. Терраса кафе была набита битком: молодежь болтала и потягивала холодный чай, нежась на солнце.
Ивата обогнул компанию молодых людей, которые прыгали через скакалку, и направился к восьмиэтажному зданию. Он только собирался войти, как совсем рядом услышал звуки борьбы и глухих ударов. Завернув за угол, он увидел двух боксирующих мужчин. Тот, что помоложе, мускулистый и приземистый, держал руки в боксерских перчатках перед собой. Его партнеру, высокому и сильному, было не меньше сорока. Он осыпал противника быстрыми ударами, точными и экономными. Молодой боксер изо всех сил сдерживал его натиск, словно защищался газетой от водяной пушки.
Ивата, наблюдая за борьбой, отметил, что второй боксер – левша. Наконец поединок закончился, и молодой, с раскрасневшимся лицом, рассмеялся:
– Профессор Игараси, ваша серия ударов – просто жесть.
– Это еще что, вот раньше…
– Пожалуй, не стоит сачковать на ваших занятиях!
Теперь рассмеялся профессор:
– Идем, угощу тебя пивом.
Пока его не заметили, Ивата поспешил удалиться. Он вошел в здание, поднялся по лестнице на третий этаж и постучал в дверь с табличкой «Судебная психология и семиотика».
– Войдите! – откликнулся женский голос.
Ивата переступил порог тесной комнатки с четырьмя партами и засыхающими комнатными растениями. Женщина, с виду ровесница Иваты, оторвалась от бумаг и строго посмотрела на него. Она носила волосы ниже плеч и длинную челку. Выдающиеся скулы придавали ее лицу форму сердца. Одета она была в зеленый кардиган, в ушах поблескивали серебряные серьги с бирюзой.
– Чем могу помочь? – спросила она спокойно и приветливо.
– Я ищу профессора Шульца.
– Он скоро вернется. Могу я узнать ваше имя?
Ивата показал значок. Она удивленно подняла брови:
– Вообще-то обычно полиция обращается ко мне, а не к Дэвиду.
– Вот как?
Она указала на табличку на краю стола:
Д-р ЭМИ ХАЯСИ – криминальная психология
– Может, в другой раз, – сказал Ивата.
– Садитесь, прошу вас.
Она указала на кресло, и на ее руке Ивата заметил часы с Микки-Маусом. Она поймала его взгляд, но он отвернулся к окну. Лужайка, где проходил тренировочный боксерский поединок, была пуста.
– Не желаете ли пока кофе, инспектор?
– Нет, благодарю
– Точно? У меня тут отличная кофемашина, если что.
– Спасибо, я не хочу.
– Что ж, Дэвид вот-вот вернется.
Знакомый бардак из книг и бумаг на столе приятеля не удивил Ивату. К монитору компьютера прилеплен скотчем флажок «Питтсбург Стилерз»7. Возле телефона стояла фотография стройной рыжеволосой женщины с ребенком на руках.
Дверь распахнулась настежь, и в кабинет ворвался Дэвид Шульц с охапкой бумаг. Джинсы были ему явно маловаты, а рубашка в мелкую красно-белую клеточку пропитана потом.
– Мать твою. Косуке, ты?
Друзья обнялись.
– А ты растолстел, – сказал Ивата по-английски.
– Да пошел ты. Японская диета!
Женщина собрала свои бумаги и встала.
– Нет, Эми, оставайся. Я уже ухожу.
Она мило улыбнулась и снова углубилась в работу. Шульц выудил из хаоса на столе свой бумажник и повел Ивату в то самое кафе у часовой башни. Он поздоровался с несколькими студентами на почти безупречном японском и направился к уединенному столику, вдали от шумных компаний. Заказав кофе, он пустился в рассказ о своей карьере, недавнем разводе и прелестях отцовства на расстоянии. В одну из пауз Шульц посмотрел на набежавшие облака, и его лицо помрачнело. Их молчание заполнилось птичьим щебетом и смехом студентов.
– Ивата, мы же не виделись с тех пор… с несчастья. Я только хочу сказать, что мне жаль. Черт, мне так жаль! Я не знаю, что еще сказать.
Шульц опустил свою тяжелую лапу на плечо Ива-ты, который отвел от него взгляд и уставился на солнечные струны, проникавшие сквозь листву камфарного дерева. Под его кроной девушка читала книгу, лениво поводя на ветерке босыми ступнями.
– Не стоит говорить об этом, Дэйв.
Шульц с готовностью закивал:
– Конечно, конечно. Просто я так рад тебя видеть, Кос.
Ивата открыл сумку и положил на стол папку. Дождавшись, когда официантка поставит кофе на стол, он открыл ее. Шульц вытаращился на него:
– Только не говори, что снова работаешь.
– Мне нужна твоя помощь.
– Почему мне не верится, что ты притащился сюда только из дружеских побуждений?
– Потому что ты слишком умен.
Улыбка Шульца померкла.
– Нет, серьезно, ты уверен, что готов? Может, тебе стоило немного подождать…
Ивата поднес к глазам друга снимок и понял, насколько черное солнце поглотило все мысли Дэвида.
– Сукин ты сын.
Ивата ухмыльнулся. На снимке солнце казалось особенно черным на белом фоне.
– Чем оно нарисовано?
– Углем. Убийца заставил жертву нарисовать это пальцем, а потом вырвал его сердце. У меня с собой есть другие фотографии.
Шульц вздохнул и посмотрел в небо, уже иссиня-багровое.
– Что ты хочешь узнать?
– Первое: это символ или знак? Второе: что он означает?
Шульц закатил глаза:
– Кос! Я спец по семиотике, а не Эркюль Пуаро, мать его.