Голый шпион. Русская версия. Воспоминания агента ГРУ
Шрифт:
— Теперь толк будет, Андрей Николаевич, — заверил его помощник. — Скопируем эту лопаточку в лучшем виде и пустим в дело. Нужный результат я вам гарантирую, чтоб мне на этом месте провалиться, если этого не будет!
— Ты не проваливайся, а закажи нам лучше чего-нибудь выпить, — цыкнул на него «Дед».
Помощник начал было кое-как объяснять бармену, чего от него хотят заглянувшие в ресторан иностранные посетители, но и в этом деле не преуспел. Молодой бармен за стойкой, несмотря на титанические усилия с его стороны, никак не мог понять непонятную ему речь московского инженера, явно не сумевшего в свое время освоить даже азы английского
— Женечка, — попросил тогда меня Андрей Николаевич, — помогите вы этому неучу объясниться с официантом, не то он нас здесь до ночи продержит, упражняясь в знаниях английского.
Мне пришлось вмешаться в застопорившиеся переговоры. Мой соотечественник, пытавшийся найти общий язык с барменом, был в полном отчаянии от своей беспомощности.
— Я ему говорю, чтобы он нам по сто пятьдесят граммов «Смирновки» налил, а он не понимает, — с нескрываемым разочарованием в собственных лингвистических способностях оправдывался помощник Туполева. — Скажи ты этому англичанину, что нам нужно четыре раза по сто пятьдесят грамм водки.
— В Англии так спиртное не разливают, — попытался я растолковать местные правила. — Здесь наливают или «сингл» или «дабл». «Сингл» — это одна унция, «дабл» — две. Две унции — это около полста грамм.
— Все ясно, Женя, — заверил его московский командированный и, показывая бармену на пустой стакан, четко скомандовал: «Дабл, дабл, дабл».
Англичанин на этот раз понял непривычный для него заказ и налил посетителям по тройной двойной порции водки «Смирнофф», которую гости тут же залпом осушили прямо у него на глазах. Бармен был поражен увиденным.
— А теперь repeter, — выговорил Андрей Николаевич Туполев по-французски. — За тебя, Женечка! Будь здоров!
Англичанин на этот раз без всякого труда понял смысл нового заказа и снова наполнил бокалы водкой. Русские выпили и второй тройной двойной. Я, к сожалению, пропускал: ведь я был за рулем.
В Лондон вся наша компания вернулась в прекрасном расположении духа. Туполев, вконец разгулявшийся после выпитого, обещал представить меня к правительственной награде.
— Женечка, дорогой, — уверял меня захмелевший «Дед», — твой главный шеф узнает об этом подвиге лично от меня, как только я приеду в Москву. Ивана Александровича Серова я давно знаю, еще с войны. Он мне ни в чем не откажет. Орден получишь.
Никаких орденов я, конечно, не получил. Ну да не беда. Зато авиаконструкторскому делу мой воровской эксперимент действительно помог. Как я узнал уже в Москве, добытая мною лопатка попала в знаменитое опытно-конструкторское бюро — ОКБ. Николая Дмитриевича Кузнецова, или попросту Митрича, — главного в нашей стране специалиста по авиационным и ракетным движкам. Ребята утверждали, что посылка из Фарнборо помогла быстрее доработать новый авиационный двигатель.
Химики Кузнецовского ОКБ сделали компонентный анализ сплава, из которого была изготовлена добытая в Фарнборо лопатка. В ту пору турбореактивные двигатели были еще на заре своего становления. Тогда авиаконструкторы по обе стороны «железного занавеса» — ив СССР и в США — в поте лица трудились над усовершенствованием формы и компонентного состава лопаток, особенно для двигателей стратегических бомбардировщиков.
Задача перед разработчиками была достаточно сложной — увеличить жаростойкость, снизить вес и обеспечить стабильность размеров лопатки при различных режимах работы двигателя. Ключом к успеху здесь считали получение оптимального рецепта сплава. Ученые и специалисты
Лопатка из Фарнборо, как потом мне рассказали, содержала в себе компонентные материалы, до того времени еще не опробованные советскими конструкторами. Кажется, это были соединения хрома с углеродом в сложном многокомпонентном сплаве. Они значительно повышали жаростойкость и гарантировали сохранение стабильных габаритов лопаток турбореактивного двигателя при любых режимах работы.
Сама лопатка, то есть ее состав, конечно, не раскрывала и не могла раскрыть секретов технологии получения сплава, но и знание одного лишь его компонентного состава в те годы было для наших разработчиков бесценной подсказкой.
Кстати сказать, прикладной клептоманией увлекался не я один. Достаточно вспомнить легендарного русского военного разведчика века девятнадцатого графа Николая Павловича Игнатьева. Вот это был действительно клептоман от разведки! Не то, что мы грешные.
Будучи эмиссаром русского царя в Лондоне, полковник Игнатьев в 1856 году самым нахальным образом среди бела дня ограбил Британский музей. Там тогда выставлялся строго засекреченный новейший образец патрона. Русский разведчик подошел к стенду и, забрав патрон, пулей вылетел из музея, прыгнул в пролетку, примчался в посольство и скрылся в нем. Каков был молодец! Нет, тут спорь-не спорь, а разведка была, есть и будет не чем иным, как клептоманией на секреты.
Чтобы подкрепить это мое заключение еще одним историческим примером, напомню об «английском грехе» выдающегося советского конструктора реактивных авиационных двигателей Владимира Яковлевича Климова, создателя знаменитых реактивных двигателей BK-1Ф для наших истребителей МиГ-15 и МиГ-17.
В декабре 1946 году в рамках советско-британского контракта на продажу СССР 20 реактивных двигателей типа «Метеор IV» и «Вампир III» шести советским специалистам было разрешено посещение заводов фирмы «Роллс-Ройс», выпускавших эту продукцию.
В то время 54-летний В. Я. Климов возглавлял ОКБ знаменитого Ленинградского завода № 117. Его двигатели прослужили всю войну на машинах Петлякова, Яковлева, Лавочкина.
Он был героем соцтруда еще с довоенной поры, носил погоны генерал-майора. Его включили в эту шестерку.
Генерал Климов знал, что наше реактивное авиастроение после тяжелейшей войны лишь только встает на ноги, а британцы уже не один год штампуют новые реактивные движки. Он внимательно вглядывался в оборудование завода, используемые производственные технологии, задавал вопросы, делал пометки в тетради. А когда сопровождающие нашу делегацию британцы на мгновение отвернулись от него, товарищ генерал-майор быстрым ловким движением поднял с пола металлическую стружку и сунул ее в карман. Потом состав сплава не без пользы для дела изучали литейщики и инженеры его ОКБ.
Нет, клептоманией от разведки страдал далеко не один я.
На следующий день после поездки в Фарнборо меня вызвал к себе резидент.
— Ну, ты даешь, Женя! — заявил он. — Свистнул экспонат, как ни в чем не бывало. А если бы попался?
— Виноват, товарищ генерал. Черт попутал. Уж больно этим академикам лопатка для турбодвижка понадобилась. Думал, что надо помочь, — покаялся я в содеянном.
— Эх, Евгений, если бы не карьера разведчика, ты наверняка бы жуликом стал, да еще и мирового класса.