Гомер
Шрифт:
надежнее всех тогдашних способов письменности.
В-третьих, такая важная вещь, как первая запись всенародных эпических
памятников, никогда не происходит случайно и менее всего по причине только одного
наличия письменности. Письменность существует у народа много веков, а запись эпоса
возникает почему-то только в определенное время. Когда мы говорим о возникновении
первой записи законов, то и в Греции и в Риме мы разыскиваем для этого достаточные
социальные
народов (вспомним ту длительную социальную борьбу в Риме, которая в конце концов
заставила патрициев дать писанные законы). В качестве причин для первой записи
гомеровского текста именно в начале VI в. можно указать: окончательно совершившееся к
этому времени падение общинно-родовых отношений, которое теперь потребовало
механической фиксации того, что раньше было крепчайшим образом зафиксировано в
общинно-родовой памяти и певцов и простых людей; стремление восходящих Афин взять
в свои руки монополию над вековой эпической традицией, которая к тому же как раз в
Аттике и нашла свое последнее завершение, и изъять ее у странствующих рапсодов,
которые с течением времени оказались весьма шаткой и ненадежной средой для эпических
традиций; наконец, резкая противоположность общенародного эпоса и узко
индивидуальной лирики, заставившая уже первых представителей элегии и ямба
прибегать (еще в VII в.) к письменной записи своих произведений и ожидавшая для
грандиозных эпических записей более или менее твердого, сильного, уверенного в себе и
культурно-восходящего государства. Едва ли все эти причины могли вызвать
соответствующие действия раньше VI в. и где-нибудь в упадочном ионийском или
отсталом дорийском мире, а не в Афинах. [69]
4) В оправдание указанной традиции о Писистрате нужно, однако, избегать всякого
формализма и буквальности. Так, хотя и нет на то никаких твердых данных, но можно
согласиться с гипотезой Виламовица, что указанная традиция образовалась постепенно из
такого примерно зерна, как приведенное выше сообщение Геродота о литературной
деятельности Ономакрита при Писистрате. Можно согласиться также и с тем, что
«легенду о Писистрате» особенно раздули мегарские историки Герей и Диэвхид,
объяснявшие все «афинские» места (Ил., II.546-558) как писистратовскую интерполяцию
из-за вражды к Писистрату после покорения Саламина, считая даже, что вначале это было
просто политическим памфлетом. Только в дальнейшем это было превращено
Асклепиадом Мирлейским в историко-литературную теорию. Однако поражение мегарян
у Саламина произошло не при
приходится вводить еще новую выдумку, будто-де было неудобно порочить всеми
уважаемое имя Солона и потому-де это разоблачение и было направлено по адресу
Писистрата. Можно пойти и на то, что гомеровские поэмы записывались и раньше
Писистрата (так, псевдо-Геродотова биография Гомера утверждает, что Гомер сам
записывал свои произведения, а довольно устойчивая традиция, начиная с Эфора, –
Гераклид Понтийский, Плутарх, Элиан и Дион Хрисостом говорят о собирании и привозе
гомеровских поэм на континент Ликургом).
Можно, наконец, по-разному трактовать самый метод редактирования Гомера при
Писистрате. Можно сделать и многие другие уступки врагам традиции о Писистрате.
Однако есть одно обстоятельство, от которого никак нельзя отказаться и которое
приходится утверждать даже вопреки мировым авторитетам филологии. А именно, еще
Лахманн говорил о едином аттическом издании Гомера, которое цитируется всей
античностью, несмотря на наличие целого ряда неаттических изданий (массилийское,
хиосское, синопское и др.). К этому мнению примкнул и Виламовиц (частично, в
противоречии с самим собою), и это мнение энергично защищал Кауэр на основании
самого тщательного изучения истории критики текста Гомера в античности, а равно и на
основании анализа гомеровских рукописей. Этот факт единого аттического экземпляра
Гомера VI в., с которого списывались все рукописи Гомера, известные последующим
временам у греков, является для нас самым важным и самым непреложным во всей этой
проблеме; и в сравнении с этим фактом меркнет необходимость буквального признания и
самого Писистрата с его комиссией и редакцией. Поэтому вопрос о Писистрате гораздо
сложнее, чем это думает Вильг. Шмид, объявляющий в своей «Истории греческой
литературы», что в настоящее время нет ни одного серьезного ученого, который бы не
считал комиссию Писистрата легендой. Тут дело не в самом Писистрате, хотя и сама
комиссия Писистрата отнюдь [70] не легенда для таких столпов гомероведения, как Кауэр,
Бете, Дреруп, куда надо отнести также и В. Берара, К. Роте, Р. Герцога и мн. др.
б) Значение редакционной деятельности писистратовой комиссии тоже часто
подвергалось разного рода сомнениям и кривотолкам, хотя и без особых оснований.
1) Одни полагали, что здесь мы имеем дело только с механическим собиранием и