Гомер
Шрифт:
вмешательства богов. Наконец, решив вернуться к бою, он руководствуется
исключительно только чувством мести за убитого друга, и никто из богов не вкладывает в
него этого нового решения.
7. Совмещение у Гомера божественного предопределения и свободной
психологии.
а) Общий тезис.
Однако и в тех случаях, когда поступки и чувства людей вкладываются богами,
Гомер
простыми марионетками. Конечно, все эти бесконечные убийства и ранения у Гомера
воспринимаются как нечто случайное и извне навязанное человеку. Но интересно то, что
вкладывание поступков и чувств в людей богами часто вовсе не производит механического
впечатления. Чувствуется так, что это не какой-то бог или демон вкладывает в человека
его поступки, но что их повелительно выдвигает вперед само человеческое «я», какая-то
внутренняя и глубочайшая основа этого «я», которую плохо распознают и сами люди и
которую ввиду ее могущества и властности они и называют тем или иным богом, тем или
иным демоном.
Возьмем сцену с Ахиллом и Приамом в палатке Ахилла. Поступки и чувства обоих
героев вложены в них богами. Но с каким искренним чувством относятся они друг к другу,
как просьба одного и удовлетворение этой просьбы другим отвечает их интимнейшей
потребности, и выявляет их глубочайшие и сердечнейшие чувства! Все это производит
такое впечатление, что естественно возникает вопрос: да при чем тут боги? Однако тут
легко допустить ошибку. Такой вопрос сводит Гомера к светской бытовой драме нового
времени. Но Гомер – это строгий эпос общинно-родовой эпохи, в котором боги и демоны,
как наиболее общее в жизни и во всем мире, всецело определяют собой все
индивидуально человеческое. В то же самое время этот строгий эпос имеет здесь
тенденцию к свободному эпосу, в силу чего отдельный человек тоже начинает многое
значить, а вовсе не просто лежит ниц перед богами. Боги вложили в человека чувство
любви; и соответствующий этому чувству поступок оказался интимнейшей потребностью
самого же человека. Судьба предопределяет человека не только на механическое
выполнение ее непонятной воли. Это не есть античное понимание судьбы. В античности
судьба может предопределять человека также и к свободе, как например в сцене с
Ахиллом и Приамом. Все у них предопределено свыше; но предопределено так, чтобы они
вполне свободно и в полном соответствии со своим внутренним «я» принимали те или
другие свои решения и выполняли те или другие намерения.
Это замечательная
эпический стиль и свободный эпический стиль слились в одно нераздельное целое,
разделять которое на [148] какие-нибудь несоединимые части означало бы просто не
разбираться в том глубоком явлении истории литературы, которое мы называем
художественным стилем Гомера.
В связи с этим вместо строгого антипсихологизма кое-где у Гомера уже начинают
появляться ростки психологии. Эта психология существует здесь, несмотря на постоянное
присутствие богов или демонов, вкладывающих в человека все его переживания. Конечно,
в пределах эпоса психология никогда не может развиться в качестве вполне свободной и
самостоятельной области. Тем не менее психология у Гомера уже начинается и дает
немалые результаты.
Точно так же на путях психологического прогресса начинают у Гомера зарождаться
новые жанры, кроме эпических.
б) Классификация эпических типов изображения божественной и человеческой
воли. Вопрос о совмещении божественной и человеческой воли у Гомера сложен. Но
именно здесь – один из самых важных ключей к разгадке гомеровского стиля при
изображении богов и героев. Предложим некоторую классификацию типов соотношения
божественной и человеческой воли у Гомера для того, чтобы охватить весь этот
хаотический материал в простейшей форме, что в дальнейшем поведет к лучшему его
пониманию.
Первый тип этого соотношения сводится к тому, что у Гомера указывается
божественная воля, но ничего не говорится о человеческой воле, хотя она тут
подразумевается, имея в виду или другое место текста или весь контекст повествования.
Если говорить о троянской мифологии в ее последовательном развитии, то уже с самого
начала война была предопределена богами; и Приам, обращаясь к Елене, винит не ее в
этой войне, но именно богов (Ил., III.161-165), да и сама она (Од., IV.260-265) обвиняет в
своем обольщении тоже Афродиту и вообще богов (Ил., VI.345-358). Агамемнон же
вообще обвиняет богов за ненависть к Атридам, за гибель греческих героев под Троей и за
преступление Клитеместры (Од., XI.436-440). Во всех этих текстах ничего не говорится о