Гончаров разгадывает семейную тайну
Шрифт:
– Гражданка Гусева, вы работали в Листвянке?
– Да, работала, - чуть покраснев, ответила женщина.
– Кем?
– Секретарем-машинисткой у шефа.
– А по совместительству?
– По какому совместительству?
– пуще прежнего зарделась Петровна.
– Вы прекрасно знаете по какому. Для каких нужд вы выдрали несколько страниц из регистрационных журналов?
– Из каких таких журналов?
– чуть не плача продолжала она играть под дурочку.
– Никаких страниц я не знаю.
– Знаете, но я могу вам напомнить. Вы вырвали седьмую и восьмую страницу
– Да, был такой грех, хотела показать своему сыну, кто у него был отец и сестры. Извините меня, бабу сволочную, - ни с того ни с сего заревела женщина.
– Зря я все это сделала, черт попутал. Да уж очень мне хотелось, чтоб у него хоть какие-то бумаги про его сестер были. У него, кроме них, никого. Сама-то я детдомовская.
– Успокойтесь, где эти страницы?
– Лерик их с собой забрал, - завыла женщина в полный голос.
– Не плачьте, - впадая в эйфорию всепрощения, успокоил я всхлипывающую женщину, - ничего худого мы вам не сделаем, просто вы нам немного расскажете о тех далеких днях вашей молодости: о коллизиях и деревенских интригах, о любовных связях, о тайных встречах, словом, о том, что было и никогда уже не вернется
– Господи, а зачем это вам?
– Писатели мы, мамочка.
– Ну и зачем вам это все? Про нашу деревенскую жизнь и читать-то неинтересно, не то что писать. Вы вон лучше про Аллу Пугачеву напишите, у нее-то жизнь поинтересней нашей во сто крат будет.
– Про нее уже писано, а про Татьяну Петровну Гусеву и ее землячек еще нет.
– Да ну вас!
– не на шутку сконфузилась женщина.
– Не умею я про себя говорить.
– Тогда расскажите про Алексея Бокова, ведь это он отец вашего сына?
– Был грех, - красной девицей засмущалась баба.
– Сделал он мне Лерика. Сначала обещал на мне жениться, а потом как-то позабыл. Ну да я на него не в обиде. Не мамка велела - сама легла. Уж больно ласковый да темпераментный Лешка был. Под его руками и скала бы растаяла.
– А отчего он гулять-то начал? Вроде бы у него жена была красавица.
– Это точно, что красавица, да только обижала она его шибко. На людях оскорбляла, сморчком да хреновым корнем обзывала, а какому мужику такое грубое название по душе придется?
– А что ж тут обидного?
– возразил Мамай.
– Это же комплимент. Подумать только - хреновый корень! Меня жена помазком зовет, вот это действительно обидно.
– Да ну вас совсем!
– Засмущавшись, она махнула на старого пошляка рукой.
– Обидно это, когда на людях. Ну вот он и стал ко мне захаживать, а я одиноко жила и боязливая была, хоть и детдомовская. Ни с кем не дружила, никого у меня в деревне не было. Одна-одинешенька. Вот я его и привечать стала. Рубашечку постираю-поглажу, винца куплю. Вдвоем-то повеселее. Ясно дело, бабы на меня злые были. Ворота навозом мазали, дохлых курей в окошко подкидывали. Даже Николаю Дмитриевичу на меня жаловались. Он-то меня в обиду не давал, дай Бог ему счастья и долгих лет, жалел он меня, сироту, наверное. Да и работница я была старательная. Весь день на машинке
– Татьяна Петровна, - не давая ей возможности уйти в далекий экскурс своих профессиональных дел, прервал я, - безусловно, вы были отличным секретарем, но давайте вернемся к Алексею Бокову. Почему он не сдержал своего слова и не женился на вас? Он видел своего сына?
– Нет. Лерка у меня родился в декабре семьдесят второго, а ко мне он перестал приходить за месяц. Почему? Я и сама не знаю. Молчаливый какой-то стал, важный. С женой любиться стал. Под ручку в кино начали ходить. Я его на улице раз поймала, спрашиваю: "Что случилось, Леша?" А он как заорет на меня: "Убирайся к черту, сука подзаборная. Я твоего выблядка кормить не собираюсь. Сама нагуляла, сама и корми".
Заплакала я тогда. Обидно мне стало. За что мне такое оскорбление? Ведь до него у меня никого не было. И это он знал не по словам. Я как в четырнадцать лет восемь классов окончила, так сразу в село и приехала, и жила там у всех на виду. И не надо мне было от него никакой помощи, я его никогда об этом не просила. За что же мне такое?
– вспомнив давнюю обиду, разревелась женщина.
– Что же, он вам ни разу так и не помог?
– Один раз помог, да только лучше бы вовсе не помогал.
– Что так?
– Мамаевский хобот, предчувствуя жареное, вытянулся трубой.
– Незадолго до своей смерти дал он мне одну штучку, которой я как огня боялась двадцать лет...
– Не закончив фразы, женщина неожиданно замолчала.
– А что это за штучка?
– на всякий случай спросил я, наперед зная, что ответа не получу - видно, затронул я ту самую тему, ради которой мы сюда и пришли.
– Да так, ничего. Выкинула я ее. Выкинула и позабыла, чтоб по ночам нормально спать да Лерку спокойно растить.
– Это точно, - согласно закивал я, - наверное, из-за этой штучки Господь Бог и прибрал Алексея Бокова? А Сергей Логинов тут, конечно, ни при чем.
– Никакие вы не писатели!
– после некоторого размышления выдала Гусева. Вы менты! Что вы от меня хотите?
– Правды, только правды.
– Ничего я не знаю, уходите!
– Вам, наверное, будет приятно услышать, - не принимая во внимание ее предложение, продолжал я, - о том, что убийца отца вашего сына Сергей Логинов мертв!
– Туда ему и дорога. Есть, значит, дьявол на том свете, прибрал изверга.
– Дьявол тут сторона, за него это с успехом постарались сделать люди.
– Что-о-о?
– почему-то побледнев, удивилась женщина и, с трудом пересилив себя, тихо добавила: - Да пусть хранит их Бог!
– Кого?
– уточняя ее пожелание, спросил я.
– Тех, кто уничтожил этого гада. Это он моего Алешку порешил. Из-за своей великой жадности и зависти.
– Пардон, я что-то вас недопонимаю, - снова вклинился Толик.
– О какой жадности и зависти вы говорите?
– Завидовал он Лешке, что жена ему красивая досталась.