Гончая свора
Шрифт:
Лэрд. Они поняли бы, даже не видя его самого, гордо стоящего на огромном поле мертвых, поросших пышным маком сквозь белые кости. Мираж не отразил желаний, а возможно они не сумели раскусить тонкий намёк. Он ничего не делал в отличие от других. Лэрд, словно верный сторожевой пёс, стоял без оружия и смотрел на заход солнца, а пальмы на склонах сильно мотало листами в преддверии надвигающегося циклона. В кисти одного поросшего травами солдата зажат был толстый офисный календарь, открытый на дате "Девятнадцатое октября". Он лежал левее и Лэрд его не заметил, а может и не хотел замечать. Солнце скрывается, восходит луна и страница переворачивается: "Восемнадцатое октября". Тогда Лэрд оборачивается, но совсем не изменяется – ему тошно от этого. Следом безграничное поле лишь бесконечно полнится органическими горшками под спелый мак, что падают,
Тёмная комната о трёх стенах с зеркальными потолком и полом, пустая, без мебели. Четвёртая стена – окно или смотровая. За ней, на удалении восьми-девяти световых лет, голубоватая звёздная туманность с багровым ядром, переходящим в обычную черноту безбрежного космоса. У смотровой стоит Валлур, включивший геф-проектор. Рыжеватый свет вращает изображение планеты и множество её крохотных спутников – им не видно, камни это или жилые станции, сознательно помещённые на орбиту. Изображение сворачивается в сомкнутом кулаке, непривычных форм, и Валлур, словно видя их с той стороны, идёт навстречу бурану. К нему примыкают миражи из ранее явленных: Флойд Беннет, небрежно поправляющий болтающуюся кобуру, за ним Аттвуд Гаррингтон, красавец под белой рубашкой и галстуком в сине-зелёных цветах консерваторов, за ним Лэрд Бирн, угрюмый как дождливый день, слева выскакивает Адайн, озираясь с наложенной на лук стрелой, вперёд выходят Орно, справляющая лучезарную накидку, и Гартвиг, почти стыдливо прячущий блестящий металл за кройкой литасового плаща. Их двойники-миражи, ускоряясь за Валлуром, берут разбег, выхватывают оружие и, разом отталкиваясь от пола, с кличем прыгают в буран. И все в нём растворяются.
– Дошли. – тянула его Адайн. – Флойд, хватит смотреть. Мы дошли…
Пурга в последний раз набила рот. Вышки выплыли из метели, как фантомная яхта Аттвуда: девять циклопических строений в геометрически правильном кольце и в центре их клусс, до которого осталось несколько шагов. Помогая друг другу, ступающие добрались под сень трясущихся ветвей. Древесный запах, похожий на запах свежей выпечки и прервавший мятные дуновения ледяной дороги, одурманил.
Пав на четвереньки от изнеможения, они приблизились к древу, погружаясь глубже во вздыбившиеся корни.
Клисс затрещал кроной, словно сломанное колесо от телеги, загудел и тогда морок исчез.
***
Звон в висках застопорился тупой ломотой в затылке. Буран, секунду назад рвавший и метавший, прервался тишиной, какая первое время слышится внезапно оглушённым. Сырая земля, испарина жары приходящей после дождя, пальцы поделившие между собой комки грязи. Фракха явила себя прежней. В глазах от облегчения поплыло и они понемногу приходили в себя, стараясь встать.
– Правда ли, что всё – ваша вина?
Тилшам – они различили. Монах без рясы, церкви, веры и объекта поклонения. Сухой голос старика прерывался скрипом порванной глотки, качавшей воздух сквозняком подземелий дряблого замка, что вот-вот обрушится. Привалившись спиной к околице у разъездного Зерна, он, потерявший обе ноги, не выпустил из рук стуст с начертаниями-записями.
– Тилшам? – Флойд поморгал, думая будто приветил очередную обманку бурана. Старик не пропал. – Тилшам, что случилось с тобой? Где остальные?
– Правда ли, что… – Тилшам, будто оживая, подался вперёд, скользя глоткой по древку стрелы, выходящей с обратной стороны ограды. – Правда ли… – на этом фраза оборвалась.
Смерть, любовно дотронувшаяся до губ, забрала его, не дав закончить. Стуст, полностью исчёрканный, упал в лужу у отсечённых ног. Быть может последние мысли Тилшама, выделенные красным соком с игл дикого лагри, навеки унесло в недра земли его же кровью.
Они, пошатываясь, наконец встали прямо. Других убитых было не видно, но это ничего пока не доказывало. Ворота, распахнутые настежь, качались слева туда-сюда. К дому Адайн, следовательно, вела тропинка напротив, а потому стало ясно, что их вывело с третьего направления, поднимавшегося до Мужнего дома. Разъездное Зерно, как и в первый раз знакомства, представилось кругом зелёной лужайки, обложенной большими речными камнями.
Тук. Тук. Тук.
Удар памяти по восприятию. Этот звук обострил их чувства, смотал нервы на кулак и вздёрнул, как следует. Теперь Адайн и Флойд увидели. Крик, попытавшись вырваться, застрял на кончике языка. Оно, нечто трудно описуемое, с ритмом постукивая о камушек, стояло,
Тук. Тук. Тук.
Пытка неопределённостью. За этим звуком снова настала тишина, что словно давала время подумать – им было о чём. Ничего более чуждого, более необъяснимого и отторгающего они ещё никогда в своей жизни не осознавали и, пожалуй, не смогли бы вообразить.
Тук. Тук. Тук.
Видно было так хорошо, что они сразу об этом пожалели. Не видеть бы совсем. Семь ярдов в высоту – исполин, похожий на комковатое пугало старой-старой заброшенной фермы и самого Лукавого в одном теле. Сильно сгорбленная шея была будто сломана в двух местах. Видом, что сжатая грудная клетка человека, она сильно сужалась в диаметре насечками белых полосок к чему-то похожему на голову крупной антилопы, опущенной едва ли не до его собственной груди. Двуногое и прямоходящее, но ноги страннее, чем у Валлура и вольных вместе взятых: ни мяса, ни жил, ни ногтей, ни защитной обуви. Кости – они не были уверены, что это именно кости – тонкие, узкие, словно побитые, ободранные, помятые и цвета плотно толчёного угля. Колени – четыре блестящих шарика, образующих смятый куб. Металлические? Дальше начиналась ткань, таких же хмурых оттенков, как и кости. Рванина, клочками развевавшаяся по тихому ветерку пуще рубашки Флойда – она страшила, напоминая видом тугой погребальный саван. Другой одежды на нём не было. Они не чувствовали под обликом ничего живого; также ощущалось течение реки или порывистый ветер. За тканью от живота до груди активно двигались какие-то отростки, будто вертя между собой детали какого-то предмета, на манер кубика Рубика, бесконечно далёкого от завершения. Непропорционально длинные кости рук – а скорее хватов – вылезли на свет из-за спины от лопаток и объяли зеркально отражёнными, просвечивающими ладонями и пальцами, раздвоенными у запястья, девятиугольную палку или трость, бывшую, как ни странно было видеть, самой обычной палкой или тростью, на которую он опирался. Адайн и Флойда же она превышала на несколько голов и могла служить владельцу оружием. Палка доходила существу навершием до пояса, если пояс в смысле скелета у него вообще был. Дыхание, если существо дышало, не напускало пара. Сплошная загадка, пытка неизвестным. Череп, такой же угольно чёрный, как и остальные кости, не имел видимой кожи. Не было видно и челюстей, рта они не заприметили. Не было носа и ушей, но они откуда-то подсознательно узнали, что оно слышит каждое движение травинки и каждую из них обоняет. Явствовало в строении головы что-то от древних рептилий и могучих птиц. Глазницы, заводившие глубиной в беспроглядный мрак, пустовали, но пустовали ли взаправду? Закрученные в форме торнадо, единственно белёсые парные рога мархура, только несравнимо большие, чем у земного козла, давили и прижимали их ниже к земле, взывая к первобытным, давно забытым животным кошмарам, похороненным на дне подсознания. Само раздумье, что подобное, что что-то подобное может быть живо и способно размышлять, сводило с ума мыслимой чудовищностью его вероятных помыслов.
Стук палки прекратился. Слышно было взамен каменного трения перестук артерий, ускоривших циркуляцию в организме разнообразных жидкостей. Они стояли в черноте его тени, а чувствовали себя так, будто увязли в нём самом, поглотились им. Хлюп кожи с кобуры и трение стрел о веламеновый колчан. Адайн и Флойд приготовились сопротивляться нападению.
– Образ и подобие.
Сказано было резко, без прелюдий, но и без симптомов вероломной атаки. Флойд инстинктивно принял это на свой счёт. Ему показалось, будто он смотрит в его сторону, хоть на то и не было указаний. Они не ощутили в голосе тональности. Он не был определённым и не нёс ни положительной, ни отрицательной сущности. Он был совсем никаким, не отождествляемым ни с чем конкретным. Он просто был голосом, что они слышали.
– Но не вы, вольные. – теперь обращение, более конкретизированное, предназначалось видимо Адайн. – Вы не должны были быть, лишь похожи на образ, взяли от его части. Пока немного ещё есть, но скоро вас не будет. Попрана структура.
– Ты убил Гаату? – спросила охотница, едва сглотнув накопившуюся слюну. – Тилшама ты убил?
Ответ опоздал на минуту, но именно поэтому был пугающе красноречив:
– Случайность или новый замысел? Вы не должны были быть. Гончие, что взяли след, вы не должны были здесь быть.