Гончие Дзара

Титов Роман Викторович

Метара же не переставала во все стороны источать елей:

— И заметьте себе, что мы еще не видели его в деле. О, уверяю вас, это будет просто грандиозное зрелище. Как только наш Аргус…

Она замолчала настолько внезапно, что любой бы заподозрил неладное. А поскольку единственным источником потенциальных неприятностей в комнате являлся Аргус, все взгляды моментально сосредоточились на нем. Похоже, никто не ожидал, что он так быстро вернется в сознание.

Глаза стража распахнулись, явив уже знакомый и леденящий душу серебристый свет, и снова бесцельно уставились в потолок. Он уже не дышал, что само по себе, было вполне понятным, и потому выглядел эдакой неодушевленной марионеткой: делай с ним что хочешь, и слова не скажет. Вот только в лишенном каких бы то

ни было эмоций лице, казалось, проступает нечто демоническое. Всего-лишь иллюзия, конечно, однако заставившая всех трусливо отступить. Предчувствие беды так и зудело в моем сознании. Сглотнув вставший в горле ком, я стал наблюдать за тем, как Метара медленно наклоняется над Аргусом.

— Милый Ди, ты меня слышишь?

«Милый Ди», однако, на ее вопрос не отозвался. Он какое-то время все еще с совершенно безучастным видом смотрел в потолок, а затем вдруг резко выбросил левую руку и совершенно нечеловеческим ударом отправил Метару в полет.

Силы в только что преобразившейся гончей Дзара оказалось столько, что даже кандалы не выдержали. Он оторвал их с легкостью, словно те были из бумаги, и с совершенно жуткой механической грацией поднялся на ноги. Разодетые в пух и прах куаты заголосили на разные лады и обезумевшим стадом бросились вон из комнаты. Метара, здорово приложившаяся затылком о стену, потихоньку приходила в себя, пока Терцепсия Яо, схватив в охапку сына, в бессознательном ужасе пятилась туда, откуда выхода не было. Как ей удавалось при этом молчать, для меня навсегда останется загадкой.

Аргус осматривался. Как дикий зверь, внезапно вырвавшийся из клетки, он оценивал обстановку. Его жуткий взгляд скользил по комнате изучающе, и когда вдруг пересекся с моим, меня точно ледяной водой окатило. Казалось, что все человеческое, что когда-либо было в нем, исчезло, а взамен остались только голые инстинкты.

Сам Аргус, понятное дело, меня видеть никак не мог и потому остановил внимание на единственных живых, кто оставался на ногах: Терцепсии Яо и ее сыне. Он, казалось, вознамерился двинуться в их сторону, но тут со стороны донеслось злобное проклятье:

— Ах, ты, скотина безмозглая! Ты что тут устроил?!

Аргус обернулся и все так же молча уставился на Метару, кое-как поднявшуюся на ноги и изрыгающую такие ругательства, какие мне даже на Семерке слышать не доводилось.

— На что уставился, увалень? Думаешь, я на такого как ты управы не найду? Я создала тебя, тварь! Я же и убью! — Весь лоск и чванство Метары слетело с нее, оставив лишь нутро базарной девки из дремучего захолустья.

Тем временем, Аргус, казалось, даже не понимал, что все ее недовольство было адресовано ему. На лице на мгновение проступило нечто вроде недоумения, которое затем быстро сменилось раздражением от визгливого голоса Метары. Он злобно оскалился и изготовился к прыжку, чтобы избавить себя от раздражающих звуков… Но тут Терцепсии Яо зачем-то понадобилось влезть. Как будто забыв о собственной безопасности, она, отодвинув сына себе за спину, мягко произнесла:

— Госпожа Метара, мне кажется, он просто еще не осознал нового себя.

Едва услышав ее голос, Аргус тут же выпрямился и снова обернулся. Метара побледнела. И я, кажется, вместе с ней.

— Госпожа Яо, ни в коем случае не двигайтесь!

— Мама! Вернись! — пискнул парнишка, от страха забившийся в самый дальний угол.

Но Терцепсия Яо будто не слышала. Она не отрываясь смотрела в глаза Аргуса и шаг за шагом зачем-то приближалась к нему и даже протянула руку. Наблюдая за ней, я с трудом глазам своим верил. Не может быть, чтобы она не понимала, чем чревато то, что она пыталась сотворить! Похоже, Терцепсия Яо приняла Аргуса за взбесившееся животное, которое можно урезонить добрым отношением и мягким словом. Возможно, она даже проворачивала нечто подобное с необъезженными гофаями в поместье ее мужа. Вот только Аргус, несмотря на необузданную натуру, гофаем, увы, все же не был. Очевидно, что процедура сильно смутила его сознание, подавив способность к здравомыслию и выдвинув на первый план инстинкты. Глупо было даже пытаться урезонить его словами.

Но

Терцепсии Яо об этом никто не сказал.

Она сделала еще несколько осторожных шажков в сторону Аргуса, а затем…

Черт, мне бы так хотелось надеяться, что она не осознала произошедшего и не услышала полных невыразимой боли и дичайшего ужаса крика «Мама!», когда метнувшийся в призрачном рывке Аргус оторвал ей голову голыми руками.

Глава 18 Коми

Меня с силой вышвырнуло из видения, словно тот, кто его показывал, не хотел, чтобы я наблюдал за происходящим дольше. Очутившись на полу, я первым делом заподозрил Аргуса, решившегося-таки положить конец моему чрезмерному любопытству, но когда поднял голову и осмотрелся, осознал, что его не было рядом. Его вообще не оказалось в склепе. Внутри остались только я и Гия, чьей внутренней силы не хватило, чтобы спокойно воспринимать сотканную из ихора искаженную картинку. Она оперлась рукой о ближайший саркофаг и, прижав свободную ладонь ко рту, изо всех сил сдерживала слезы.

Я поднялся и оправился. Нужных слов, чтобы описать произошедшее и хоть немного успокоить явно потрясенную всем увиденным Гию, не нашлось. Взгляд то и дело сам собою соскальзывал обратно к оторванной голове несчастной Терцепсии Яо, так что пришлось приложить немало усилий, чтобы сосредоточиться на иной задаче. Сделав несколько успокаивающих вдохов, я спросил:

— Куда делся Аргус?

Гия, глянув на меня широко раскрытыми глазами, полными слез, лишь покачала головой и указала на выход.

Понимая, что наверное лучше пока к ней не лезть, я устремился к лестнице. Возможно, в силу потрясения увиденным или же оттого, что слишком много сил вложил в воспроизведение предсмертных воспоминаний госпожи Терцепсии Яо, мои руки и ноги дрожали. Напряжение и усталость сделали их непослушными. И все же невзирая на все это, я упрямо вцепился в ближайшую из перекладин и полез вверх. Нужно было догнать Аргуса и наконец-то разобраться во всем до конца.

С горем пополам выбравшись на поверхность, я был готов свалиться прямо на каменную лестницу и, несмотря на оглушающий грохот молний без дождя, бьющих по равнодушной поверхности океана, мгновенно уснуть. Я глотал холодный влажный воздух, но на бешенный ритм сердца это никак не влияло. Оно упрямо продолжало колотиться о ребра, так что даже звенело в ушах. И мне уже было плевать, кто ответственен за всю эту историю, лишь бы выкроить хоть несколько минут на передышку. И все же, стоило только увидеть высокую фигуру Аргуса, одиноко застывшую у самой кромки воды и с мрачной задумчивостью разглядывающую темный океан, все эти мысли будто ветром сдуло. Взяв себя в руки, я распрямился и парой несмелых шагов сократил разделявшее нас расстояние. Разговор предстоял не из простых.

Несмотря на вновь обретенное желание во всем разобраться, слов у меня не находилось. Казалось, что бы я ни сказал, все прозвучало бы нелепо. Извинения? Кому они нужны? Объяснения? Что тут было объяснять? Аргус ясно дал понять, что не хочет, чтобы я вынюхивал о его прошлом. И пускай я вовсе не знал, что именно покажет голова Терцепсии Яо, оправданием это выглядело крайне нелепым. В итоге протоптавшись на месте с минуту, я так и не придумал, что сказать.

— В кои-то веки не находишь слов? — наконец сам осведомился Аргус, не поворачивая головы. Удивительно, но в его голосе не было злости или раздражения. Только досада и какая-то невыразимая грусть.

Набрав в грудь побольше воздуху я наконец забубнил:

— Я думаю, мне надо… Ну, в общем, я хочу изв…

— Нет!

Вздрогнув от этого выкрика, я уставился на Аргуса в немом изумлении.

Тот посмотрел на меня и напряженно-сдавленным голосом проговорил:

— Даже не думай, слышишь? Раз уж совершил поступок, то не извиняйся за содеянное. По крайней мере не передо мной. Я не хочу этого слышать. Не от тебя.

От столь внезапной отповеди я не нашелся с ответом, по-прежнему молча открывая рот и хлопая глазами. Не от меня? Неужто из-за своего поступка я стал ему настолько неприятен, что он даже не желает выслушать хоть какие-то оправдания?