Гончие преисподней
Шрифт:
– Точно так же как в доме не может быть чисто, если не собирать весь мусор в предназначенный для этого бак… Нельзя выкинуть бак и делать вид, что мусор от этого больше не будет появляться.
Нет, Френки, в большом городе порок выплескивается на улицы. В таком тихом местечке, как Бармут, он собран в один патриархальный публичный дом. Уверен, здесь не встретишь девиц, которые подпирали бы стены или слонялись по тавернам в поисках клиентов.
– У тебя странная философия, – заметила девушка. – Но стоит ли идти в бордель днем? Мне казалось, жизнь там начинает кипеть
– Тебе казалось! – воскликнул я. – Такое впечатление, будто ты никогда не бывала в подобных местах.
– Никогда, – скромно ответила девушка. – Я имею в виду – никогда с той целью, с какой туда обычно ходят.
– Охотно верю, – согласился я. – Однако не расстраивайся. Вечером мы бы не смогли узнать ничего для нас ценного – бордель будет полон посетителей, этих благопристойных жителей благопристойного города. Ни у кого бы не хватило времени поговорить с нами.
Я задумался.
– Вопрос в том, захотят ли они разговаривать, даже имея время.
– Что ты чувствовал, когда первый раз заходил в бордель? – спросила девушка.
Вопрос показался мне настолько возмутительным, что я в первый момент решил не отвечать.
– Я вел достойную жизнь, – произнес я. – По крайней мере, пока не повстречался с тобой. Конечно, мне иногда приходилось заглядывать в места, подобные этому. Я не хотел бы говорить громких слов, но человек моего сана должен иногда спускаться на самое дно общества, чтобы протянуть руку помощи нуждающимся.
Франсуаз взглянула на меня так, словно я только что безуспешно попытался скрыть от нее чрезвычайно похабную историю из моего прошлого.
Дом, в котором жила Карлита Санчес и в котором работали ее девочки, внешне ничем не отличался от сотен других, которые мы видели на бармутских улицах.
Над деревянными дверями не висел четырехгранный фонарь с ввинченным в него светящимся кристаллом красного цвета, пестрые оборки не украшали изнутри глубокие окна, около дверей не было никакой вывески, которая говорила бы, что за услуги предоставляются здесь прохожим.
По всей видимости, ни в чем подобном не было необходимости, все жители Бармута хорошо знали заведение Карлиты.
Дверной молоток имел форму человеческой руки; холодная манжета бронзового камзола охватывала тускло сверкающую кисть. Я поднял его, чтобы постучать в дверь, Франсуаз перехватила мою руку.
– Что ты собираешься там делать? – спросила она.
– Не знаю, – ответил я. – Посмотрим, сумеет ли пара соверенов раскрутить госпожу Карлиту на разговор. Если нет – возможно, я найду иной способ убедить ее, чтобы она развязала тесемочки свитка со своими секретами.
Франсуаз смерила меня взглядом с головы до ног, словно я был рабом на рынке невольников и она оценивала – достаточно ли я хорош, чтобы меня покупать.
– Ты слишком много думаешь, Майкл, – сказала она. – Поэтому пытаешься решить даже те проблемы, которых нет.
Я хмуро посмотрел на нее:
– Собираешься выломать дверь и бить Карлиту головой об пол? Разве это хорошо, Френки? В конце концов, Карлита – работающая женщина. Если о
– Бить? – Франсуаз провела пальцам по моему камзолу. – Это неплохая идея, беби! Только не Карлиту, конечно… Одним словом, закрой рот и смотри.
Франсуаз, собирающаяся решить задачу с помощью сообразительности, а не удара мечом по чьей-либо шее, – это все равно что порнографическая звезда, сохраняющая девственность, – contradictio in adjecto [2] . На это стоило посмотреть, хотя я и понимал, насколько жалки могут быть потуги моей партнерши.
Франсуаз взяла у меня дверной молоток и постучала сама. Стук этот был совершенно особым, в нем звучали нотки нетерпеливые и ждущие и в то же время полные предвкушения.
2
Противоречие в определении (лат.) – Примеч. авт.
Дверь отворилась. Это была маленькая калитка, в рост человека, довольно маленького человека. По всей видимости, основные двери распахивались только к началу вечера, а остальное время держались на запоре.
Женщина, которая открыла нам, могла бы быть красивой, если бы этого захотела.
Ее лицо покрывала косметика – на один мазок больше, чем следовало бы; черные волосы, вымытые совсем недавно, были уложены под сетку цвета бордо.
Плечи и грудь незнакомки закрывал голубоватый пеньюар с белыми пушистыми оборками. Он мог служить и ночной рубашкой, и рабочей одеждой ночной бабочки. В данный момент его назначили банным халатом.
Глаза женщины были немного сонными, и я понял, что она покинула кровать лишь час-полтора назад и еще не успела проснуться полностью. Пик ее делового дня наступал после заката.
Без сомнения, перед нами была Карлита Санчес. Я узнал ее даже не по черным волосам толедианки. Лет тридцати двух, она выглядела властно и в то же время устало – такой может быть только деловая женщина, которая управляет своим заведением и должна много трудиться, чтобы сохранить его. Только владелица борделя могла быть накрашена в середине дня; все ее девочки еще отдыхали, наслаждаясь мимолетной свободой от проданных ласк.
Я хорошо знаю, как следует разговаривать с подобными женщинами. У меня не оставалось ни малейших сомнений, что я смогу заставить ее рассказать все о докторе Бакуле и подтвердить или опровергнуть возведенные на него обвинения.
Но Франсуаз попросила меня дать ей шанс, и я не собирался обижать малютку.
Демонесса посмотрела на черноволосую женщину.
– Вы Карлита Санчес? – спросила она.
Томный взгляд толедианки скользнул по сильной фигуре демонессы. Карлита наслаждалась каждым изгибом тела Франсуаз, а контраст между черной кожей доспеха и роскошной, цвета меда, кожей красавицы заставлял сеньориту Санчес трепетать от сексуального возбуждения.