Гончий бес
Шрифт:
— Только попробуй! — пригрозил я разинувшему пасть Жерару, и полез в «копейку». Бес проворно сиганул через моё плечо и очутился в салоне первым. Начал топтаться на сиденье, устраиваясь.
— А почему сзади? — удивился отец.
— Безопасней.
— Ну-ну. То есть на мотоцикле гонять тебе не страшно, а в машине с батькой страшно?
— Так точно, товарищ капитан. Аж скулы сводит. Но не из-за батьки, а из-за машины.
— Ну-ну, — снова сказал отец и тронул жигулёнок с места.
— А как же мой мотоциклет? — спросил я. — Учти, он страшно дорогой.
— Ни хрена ему не сделается, — беззаботно
— Какое ещё дельце? — хором спросили мы с Жераром.
— Выгодное, пацаны. Обалдеть, какое выгодное, — ответил он преувеличенно жизнерадостным тоном. — Озолотитесь.
Не знаю, как бесу, а мне его напускной оптимизм показался очень и очень подозрительным. Обычно такой тон используется прожженными авантюристами при обработке законченных лопухов. С целью соблазнить их на приключения, которые грозят в первую очередь серьёзной опасностью, и лишь во вторую — барышами. Чаще всего крайне несерьёзными.
Авантюра, в которую по самые ушки-лопушки влез отец, и в которую намеревался втянуть нас, началась далеко от здешних мест. За Атлантическим океаном, в североамериканском штате Луизиана. Патриция Баст, скромная продавщица букинистической лавки, захотела разбогатеть. По-настоящему, безоговорочно. Раз и навсегда. Это было, в принципе, достижимо. У Пэт имелся дядюшка, сенатор и один из богатейших людей штата. За-гвоздка заключалась в том, что старик, имеющий прозвание Луизианский Лев, вовсе не собирался осыпать единственную племянницу золотым дождём. Дело обогащения нужно было брать в собственные руки. И Пэт придумала, как это провернуть.
У дядюшки было хобби. Он фанатично собирал старинные механические игрушки, а также всё, что с ними связано. Не жалел ни денег, ни времени, ни сил. За танцующей куклой восемнадцатого века он мог лично полететь в Европу, плюнув на заседание сенатской комиссии, которой руководил. За игрушечную железную дорогу девятнадцатого века отвалить долларов больше, чем за малолитражку. Оставалось лишь организовать ему поездку куда-нибудь на край света, с билетом в один конец. Чтобы дядюшка сгинул там навсегда, оставив баснословное наследство чрезвычайно нуждающейся в нём племяннице.
Вскоре Пэт определила подходящее место. В одном из каталогов она наткнулась на снимки редчайших заводных насекомых, выпускавшихся в начале ХХ века в России. За-тем, в результате долгих сетевых поисков, нашла человека, который владел чертежами этих букашек — некоего Новицкого, работника Императрицынского архива. Значительно сложней было найти людей, которые за пристойную сумму подсобили бы дядюшке бесследно затеряться в русских снегах. Но, в конце концов, ей удалось и это. Международный интернет-клуб общения Shared Talk — мощное средство, если знать, как им пользоваться.
— Так вы познакомились в чате? — ошарашено спросил я. — Батя, я с тебя угораю!
— Да нет, познакомилась-то с ней Зарина, — ответил отец. — Меня она уже после привлекла.
— Зарина, значит, — сказал я. — Многое становится понятно… Ну, рассказывай дальше.
Осторожная Патриция не рискнула лично предъявить сведения дядюшке. Поэтому воспользовалась помощью жениха — эмигранта из России Марка Фишера. Надо ли говорить, что об истинных целях невесты Фишер знал ровно
План следовало срочно изменить. Чертежи должны были исчезнуть, чтобы дядюшка занервничал и помчался добывать их самостоятельно.
Совершенно неожиданно возникли затруднения и в России. Чертежами механических кузнечиков заинтересовался Басмач Хайдаров. В лучших традициях бандитских девяностых он взял в жёсткий оборот Новицкого. Поддавшись на шантаж, тот выкрал чертежи из архива, передал Хайдарову. Связываться с Басмачом отцу не хотелось. В деле возникла неприятная пауза. Прервалась она, когда Зарина выяснила, что чертежи находятся в ГЛОК, где с них снимают электронные копии. Вернее, находились — до тех пор, пока там не побывали Паша Дезире и американские искатели сокровищ. К счастью, американцам ничего не досталось, они лишь нагуляли в ГЛОКе головной боли. После всего этого кавардака Новицкий был просто обязан забрать документы из бюро.
Заманить его в архив вместе с документами оказалось делом пустячным. Отец слегка припугнул любовника Новицкого, тот сообщил от имени Басмача время и место встречи. Напуганный архивариус примчался туда сломя голову.
— Тонко, — признал я. — Одно мне непонятно. Зачем ты прикончил Новусика? Да ещё с таким зверством. Не любишь голубеньких?
— Да плевать я на них хотел, — сказал отец. — У Новицкого с перепуга в голове помутилось. Не зря говорится, что загнанная в угол крыса становится опасной. Видимо, к архивным крысам это тоже относится. Накинул мне на шею петлю, начал душить…
Отец рассвирепел. Он и сам не заметил, как в нём пробудился кошмарный паучок Ананси. Очнувшись, увидел перед собой качающееся в петле тело Новицкого. Спасать идиота было поздно. Отец спустил в измельчитель бумаг оригиналы чертежей, «слил» в свой электронный ящик имеющиеся на флешке файлы, а саму флешку растёр в пыль. Для этого ему вновь пришлось ненадолго обернуться чудовищем. После чего он спокойно прошёл сквозь стены архива и удалился восвояси.
Американцы остались с носом. К сожалению, упрямая руководительница экспедиции мисс Голдэнтач не желала признавать поражение. Луизианский Лев по-прежнему пребывал за океаном. Чтоб выманить его оттуда, пришлось взять в оборот многострадального Марка Фишера.
— И занялась этим, разумеется, всё та же Зарина, — сказал я.
— Угу, — согласился отец. — При моём посильном участии. Зарина подцепила его на крючок, ну а я вываживал.
— Так сенатор сейчас здесь?
— Здесь.
— И как ты намерен поступить? Снова разбудить паучка Ананси? Не жалко тебе старикана?
— Во-первых, не я, а мы. Мы с тобой, сынок. Во-вторых, обстоятельства здорово изменились. Кузнечики, как поведал наш дорогой Тузик (Жерар недовольно заворчал), внезапно ожили. И начали вести себя дурно. Трудящихся калечить. А я этого страсть как не люблю. Сам из семьи рабочего и колхозницы. — Он побарабанил пальцами по рулю. — Вдобавок на горизонте замаячил персонаж, к которому я испытываю давнюю, трепетную любовь.