ГОНИТВА
Шрифт:
Залп.
Шесть шагов.
"Патрон скуси!…"
Гайли вздрогнула от прикосновения: справа из кустов возник Леон:
– Счас вот те, ближние, пройдут мимо, спиной повернутся – стреляйте. Панна Цванцигер?
– Да.
– Сунетесь на поле – убью сам. Это приказ.
Вздрогнула земля.
– Да сколько ж у них конницы! – заорал Леон. Мимо засады прямо в дефиле между холмом и хутором грохотал эскадрон.
– И ведь еще там есть… – застонал Потоцкий. Девушки вспомнили рассуждения Яна.
Из Приставян навстречу уланам выметнулась конница повстанцев. В сабельном
Леон привстал на колено, нетерпеливо поддернул саблю.
– А ведь отбивают их наши с холма!…
Между хутором и холмом по-прежнему клубилась сеча. Время тянулось патокой. Наконец, из-за края болота мерным шагом пошла мимо засады та самая красная пехота, которую ждал Леон. Немцы двигались методично и с таким презрением к смерти, что Гайли даже позавидовала им.
Залп.
Шесть шагов.
– Патрон скуси! – совсем рядом.
– Чтоб вас, – Франя яростно надавила на спуск. Грохот выстрела слился с криком Леона: – В сабли!!
Захрипел рожок.
Пять дюжин студентов ударили по немцам сзади и слева. Несчастной роте сперва пришлось туго. Какое-то время Гайли даже казалось, что сейчас враг побежит. Но немцы слишком хорошо умели драться. А может быть, и правда их солдаты боялись палки капрала больше, чем неприятеля. В клубах дыма появились свежие шеренги. Гайли в отчаяннии взглянула налево: между холмом и Приставянами собиралась жидкая цепочка уцелевшей повстанческой конницы. Только до командира не докричаться, чтобы шел на помощь… "Но если…" Гайли сосредоточилась, представив себе истоптанное дефиле глазами лошади – вон того замечательного, даже после боя еще сильного рыжего красавца. "Ко мне!" Конь яростно заржал, вскинулся на дыбы, всадник отчаянно взмахнул саблей, пытаясь удержаться в седле. Это приняли за призыв.
Остатки конников обрушились на двайнабургских пехотинцев. Тогда, наконец, враги сломали строй. Побежала та рота, которую студенты атаковали первой. Но свежие силы, снятые Ширманом из центра, подошли уже близко.
Залп.
Шесть шагов.
"Не удержимся", – поняла Гайли.
Она еще не знала, что обоз с ранеными ушел, и что полусотня стрелков, охранявших брод, как раз теперь выбегает из хутора прямо на перестраивающуюся в поле немецкую конницу. Что косинеры с холма идут им на помощь, а охотники, окопавшиеся на лысой вершине, еще в состоянии отбрасывать залпами немцов, тупо и бесстрашно штурмующих холм по голому полю. Гайли казалось, что бой уже проигран.
"Навьев поднять?… Под курганом должно быть полно убитых…" Неровная цепь студентов пятилась к болоту. Слева безнадежно и страшно рубились конники.
– Все-таки очень много их…
Гайли сморгнула.
Весна – не лето, к вечеру похолодало. Особенно сильно морозило от болота. Гайли сорвала бинт с запястья. Красные капельки разлетелись по уцелевшим ракитовым листьям.
– Навьи!…
Гайли закончить не успела. Холодный дол под ногами вздрогнул.
Здоровенный
– Ложись!! – неистово заорал Леон, перекрыв даже лязг боя. – Прикрой голову!!
Загон неожиданной подмоги врезался прямо в лоб двум плутонгам, теснившим студентов, мгновенно их опрокинул и погнал по полю, безжалостно вырубая отставших. Увидев это, остатки конницы повстанцев рванули следом. Стрелки с холма обрушились на наступающих в лоб трокских фузилеров. Набои у инсургентов закончились, и теперь дрались прикладами, саблями, у кого они были, а где и просто ножами. Что происходило за холмом, Гайли узнала только после боя.
Это был не тот колодец, у которого она очнулась после зимнего беспамятства – но очень на него похожий. Такие же почерневшие, тронутые мхом бревна сруба, серый от старости "журавль" с привязанным к асверу жерновом и костяной на вид жердью очепа, выглаженным многими руками, с деревянным ведром, в щели которго проливается вода. А подле колодца – черемуха, даже не куст, целое дерево. И в черемухе этой – с толстым морщинистым стволом и густой, насквозь цветущей кроной – несмотря на близость заката, усердно трудились, гудели пчелы. Казалось, звенит само дерево – тонким, бесконечным звоном. Изливает кружащий голову аромат.
А за черемухой хутор обрывался, переходил в заливной луг, где завивался прядями, густел, набирая силу, туман. За лугом щеткой кустов была обозначена речушка, каких много по Лейтаве – мелкая, узкая, теплая, рыбная. От нее долетал, щекотал ноздри влагой вечерний ветерок.
– Постой-те… панна!…
Гайли обернулась. Алесь догонял ее, махал конфедераткой. В расхристанной свитке, с солеными разводами под мышками он был… гонец даже не могла сказать, каким он был – привычным? Обыкновенным? Словно с их последней встречи совсем не прошло времени.
– Вы на что без меня удрали? Я вас обидел? – Ведрич догнал женщину и пошел рядом, приноравливаясь к ее шагам, морщась, когда хлестал по коленям мокрый от вечерней росы бурьян.
– Нет, – неловко улбынулась. – Покататься в росе. Убьют – и даже не узнаю, что это такое.
– Панна это нарочно?
– Что нарочно?
– Чтобы причинить мне боль.
Гайли вздернула нос:
– И не думала даже.
Алесь встал под черемухой, закинув голову, прикрыв глаза, блаженно привалился к стволу. На него тут же кинулись озверелые комары. Он сломал ветку и стал деловито отмахиваться.
– Панна Цванцигер очнулась. Она не ранена – просто обморок был. И уже выразила мне благодарсность.
Гайли почудилось в его голосе презрение.
– Она… хорошо держалась, – ответила сердито. – Просто устала. Мы все очень сильно устали.
– Так шли бы спать.
– Не могу, – Гайли глянула исподлобья. – Я вам благодарна. Тоже. За нас за всех.
– Не стоит, – князь небрежно махнул рукой. – Мы все патриоты Лейтавы, все делаем общее дело. Я… хотел о другом поговорить.
Алесь хлопнул веткой по голенищу.