Good Again

titania522

— Ты мне об этом напомнила, — прошептал он, и голос его дрогнул от переполнявших его чувств.

Когда он вновь ко мне повернулся, я села на постели и потянулась к нему как ребенок, который просится на ручки. Он притянул меня к себе, и я обвила руками его шею, спрятала лицо в укромное местечко между его шеей и лицом. Я чувствовала, как он прижимается ко мне щекой, как он почти до боли прижимает меня к груди. Он смело, всей ладонью, поглаживал мне спину, а другую руку нежно запустил мне в волосы, заплел в мои локоны, нежно почесывая мне кожу головы кончиками пальцев. И я держалась за него с тем же невероятным рвением, всем телом вспоминания ощущения, которые дарили его объятья, и

этот его аромат сахара и хлебной закваски. И никогда прежде в своей жизни я так не стремилась почувствовать себя целой, как в этот миг.

Мне нужно будет в этом разобраться.

Цепляясь за него, я чувствовала, как нежное оранжевое тепло рассвета перетекает в жар нового дня.

Комментарий к Глава 3: Рассвет

Примечание автора: Образы для этой главы мне навеяла картина «Пылающий июнь» Фредерика Лейтона.Ссылка на русскоязычном викиНикогда не знаешь, куда заведут тебя игры разума.

Примечание переводчика: Знаю, что эту главу, в которой нашлась «заглавная» фраза произведения из саммари, вы ждали долго. Но я, напомню, в отпуске, где обстановка совсем не располагает, так что следующих глав, вероятно, придется ждать еще дольше. Возможно, дело пойдет быстрее, если желающие побыть моими сопереводчиками все же отыщутся. :)

========== Глава 4: То, что растет ==========

Меньше всего мне хотелось покидать это место. Было так хорошо, лежа возле Пита, чувствовать идущее из приоткрытого окна тепло. Я чертила пальцами узоры на его груди, пока он гладил меня по волосам. Старалась не слишком много думать об этом, а просто раствориться в омывающем меня ощущении комфорта. Излишек же мыслей мог заставить мою грудь вновь стесниться, а я вовсе не хотела этого допускать.

Мы так и лежали в объятьях друг друга, пока ранние пташки не просвистели все свои песни, а люди, которым спокойно спалось ночью, не встали, чтобы взяться за ежедневные дела. Вздохнув, Пит подался назад, чтобы взглянуть на меня. Взял мою руку, нежно проведя кончиками пальцев по моим костяшкам. У меня вдруг что-то резко сжалось в животе, но я сама положила сверху мою вторую руку. Мне бы самой хотелось избежать такой телесной реакции, ведь это же был Пит, но это порой было не в моей власти.

— Хочешь об этом поговорить? — спросил он нежно.

Я замотала головой. Мне вовсе не хотелось говорить вслух о всех тех ужасах, что мучили меня прошедшей ночью.

— Знаешь, тебе мог бы с этим помочь Доктор Аврелий. Он проговаривал со мной мои самые жуткие кошмары. Вдруг, если ты ему все расскажешь, и тебе станет полегче. Он уже больше трех месяцев ждет, когда ты к нему обратишься.

Припомнив горящий в его доме ночью свет, я невольно спросила:

— И тебе правда теперь лучше спится?

Пит вздохнул, темные круги под глазами предательски его выдавали.

— Я нормально не сплю с самых первых Игр. Но я освоил кое-какие методы борьбы с бессонницей, и теперь стало немного легче.

Чуть помолчав, я задала вопрос и сама была поражена тем, чем именно вдруг поинтересовалась:

— А что же охмор?

Пит отвел взгляд от моего лица и стал глядеть куда-то за моим плечом.

— Порой я кое-чего не могу вспомнить. Стараюсь рисовать то, что помню о своей жизни до Игр, но мне сложно убедиться в правдивости этих воспоминаний: спросить-то больше не у кого.

— Пит, ты можешь спросить у меня. Я могу попытаться тебе помочь.

— Игра «Правда или ложь» здорово помогала. Но кое-что я все равно не смогу никогда себе вернуть, — прошептал он грустно.

Мои потери были все как на ладони. Пит же, который потерял не меньше моего, утратил к тому же еще и часть своего разума, памяти, прошлого. Но всё же он был здесь, пытаясь успокоить

меня, хотя его собственные ночи были полны не менее жуткими кошмарами. Взяв его руку, я ее сжала в своей, и наши пальцы снова сами собой сплелись. Он вызывал у меня благоговение.

Он слегка заворочался и стал чуть менее печальным.

— Мне надо пойти домой, переодеться, и я потом вернусь. Ты не против?

— Да, Пит, конечно. И ты потом можешь остаться… — я вдруг замялась. — Можешь потом остаться, — повторила я неловко. Я поглаживала выступающие вены на тыльной стороне его ладони.

Пит же лишь улыбнулся в ответ.

— Ладно. Я скоро вернусь.

Я подняла глаза, тоже улыбаясь.

— Не забудь принести мой хлеб.

Пит осклабился еще шире.

— Он будет не самым свежим.

— Знаю, но все равно он будет вкусным, — пожала я плечами.

Пит еще разок скользнул по моей щеке костяшками пальцев и стал спускаться вниз. Когда до меня долетел звук закрывающейся двери, я была все еще в том же месте, в той же позе. Ощущение его руки на моей коже медленно таяло, когда я поднялась, чтобы привести себя в порядок перед началом дня. Обычно после кошмаров, подобных давешнему, я потом на целый день оставалась в постели. Мне и сейчас было нехорошо от одного воспоминания о том, что мне снилось. Но утешения Пита сделали меня сильнее. Мой срыв в Капитолии после смерти Прим все, казалось, старались держать в секрете. Пита тогда рядом со мной не было, да и он все еще сражался тогда с последствиями страшных ожогов и охмора. Другие люди мне вроде бы сочувствовали, но они и понятия не имели, каково это — быть в моей шкуре. Каково это — пройти дважды через Голодные Игры, а потом через войну, которая прямо на моих глазах забрала у меня единственного человека, которого, я была уверена, что люблю; каково потерять лучшего друга — не на войне, но из-за нее, его внутренней ярости и моих подозрений; каково это — когда тебя бросает, не раз, а два раза подряд, твоя собственная мать; какового это — потерять Пита.

Лишь сам Пит понимал такие вещи. Он прошел вместе со мной через огонь, воду и медные трубы, и даже через что похуже, но все равно все время старался взглянуть на мир незамутненным, незлобным взглядом, понять своих мучителей. И я не смела оставаться в постели перед лицом того, как он вел себя в подобных обстоятельствах.

Напомнив себе об этом, я решила пойти в ванную и встать под душ. Я до упора выкрутила оба крана с водой — прежде я себе подобной роскоши не позволяла. Ведь все наши дома построил и напичкал разными удобствами Капитолий, и я отрицала эти удобства порой на уровне инстинктов. Но сегодня мне хотелось о себе как следует позаботиться. Поток воды в огромной душевой кабине расслабил меня, как только я под него шагнула. Я просто таяла под этими теплыми струями, намыливаясь жидким шампунем, который мне давно нравился. Он пах лишь чистотой и свежестью, и никаких тебе фруктовых или цветочных излишеств.

Проведя мыльными руками по коже, я дотронулась и до выступающих на коже шрамов, которые оплели мне спину, талию и немного грудь. Маленькие их борозды изрезали правое предплечье и плечо, заползли на шею и на бедра. В Капитолии старались их нивелировать, но даже полировка всего тела не помогла до конца справиться с такими глубокими шрамами. Поначалу меня этот вовсе и не волновало — мне никогда не хотелось забывать, до чего жестоки бывают человеческие создания. И все же иногда мне хотелось снова почувствовать себя неповрежденной, гладкой. Сейчас, когда я стала регулярнее питаться, моя кожа выглядела уже получше, но ее прежняя смуглая нежность исчезла, я вся была испещрена следами огненных прикосновений, и мне было от этого не по себе.