Good night, Джези
Шрифт:
Сидящие за столом слушают его с недоверием. А Макс, уже одетый, в джинсах и свитере, быстро и угрюмо напивается.
Б. Дж.В своей книге вы писали нечто другое.
Джези.Верно. А теперь говорю и думаю иначе. Вам прекрасно известно, что французы выдавали немцам намного больше евреев, чем требовали нацисты. А в Польше за укрывание евреев карали смертью. В Кракове есть один захудалый, бедный, когда-то еврейский район, называется Казимеж, Старый Казимеж, в честь короля Казимежа, или Казимира, Великого, который пригласил евреев в Польшу. Во время Холокоста почти все там были убиты, но сохранились
Б. Дж.( все более агрессивно, словно в трансе). Да, ненавижу, ненавижу это примитивное племя, они насиловали еврейских детей, а потом их убивали или выдавали немцам, они сгоняли женщин, детей и мужчин в овин, а затем его поджигали и с радостью слушали, как эти несчастные умоляют подарить им жизнь или хотя бы быструю смерть.
Джези слушает вроде бы внимательно, но вдруг незаметно подмигивает Маше.
Дьявол, думает Маша, он — дьявол.
Б. Дж.( с яростью). Ненавижу тех, кто устраивал погромы и выдавал своих друзей и соседей. Усердные помощники палачей…
И внезапно умолкает, словно пробудившись от гипноза. Преодолевая смущение, уже совсем другим тоном, добавляет:
Б. Дж.Господи, да что это со мной? Я вовсе так не думаю, я никогда в жизни ничего подобного не говорила. Не понимаю, простите, я… разумеется, я готова поддержать этот фонд.
Макс вдруг разражается смехом. Все смотрят на него с неприязнью.
Малоприятное занятие (день, интерьер)
Аудитория в Йельском университете. Джези и десятка два студентов, преимущественно девушки. Потрепанные джинсы и настоящий жемчуг. Застиранные майки и — неожиданно — золотой «Ролекс».
— Хотите быть писателями, — говорит Джези. — Ну что ж. Занятие малоприятное, не только для вас, но и, частенько, для тех, кто вас читает. Вырывая у себя сердце и внутренности, не рассчитывайте на сочувствие: скорее всего, вас поднимут на смех. А если ненароком зацепите за живое, вас захотят купить, и это станет началом конца. Вам подсунут хирограф [39] . Дьявол нынче сидит себе за столом и скупает души, чтобы потом выгодно их продать. Наше единственное оружие — слово. Помните: в начале было слово. Слово — прекрасная штука. У него есть запах, цвет и вкус. Оно не лжет, даже если пишущий вознамерился лгать. У слова Пруста вкус не такой, как у слова Толстого, и не такой, как у холодного, будто лед, слова Кафки. Один писатель по фамилии Бабель сказал, что может написать рассказ о стирке белья, который будет звучать как проза Юлия Цезаря.
39
Собственноручно подписанное письменное обязательство (лат.).
Джези умолкает. Долгая пауза. Густая тишина. Студенты вопросительно переглядываются, а Джези усмехается.
— Хватит, пожалуй,
Студенты окружают его, просят автограф. Среди них Дэниел, молодой журналист, знакомый нам по сцене в «Russian Tea Room». Он стоит в очереди; а вот и подсовывает для подписи «Ступени». Джези механически подписывает.
— Превосходная книга, не уверен, что вы меня помните… — начинает Дэниел.
— Ну конечно. Прекрасно помню. А почему я должен вас помнить?
— «Russian Tea Room»… вы были там с Джоди, я к вам подсел.
— А да, писатель и журналист, я читал вашу книжку, очень интересно.
— Какую книжку?
— Откуда мне знать, и вообще, никогда не задавайте такие вопросы. Я думал, вы серьезный человек. Извините, мне надо работать.
Продолжает подписывать, но Дэниел ждет. Когда студенты расходятся, садится на стул рядом с Джези.
— Джоди теперь со мной.
— Поздравляю. — Джези только сейчас внимательно на него посмотрел. — Чудесная женщина, что у нее слышно?
— Все в порядке, мы хотим о вас написать.
— Мы? То есть кто? Вы и Джоди?
— Нет. Джоди отказалась. Нас двое, оба мужчины.
— Жаль, женщины старательнее.
— Мы тоже стараемся, обещаю, это будет большая статья. Вероятно, cover story.
— Для кого?
— Пока еще не решили. У нас есть предложения из нескольких журналов. С публикацией проблем не будет. Вы ведь такая знаменитость.
— Спасибо.
— Статья будет несколько отличаться от той, в «New York Times Magazine».
— Надеюсь.
— Мы нашли человека, который утверждает, что написал «Раскрашенную птицу» по-английски.
— Поздравляю. Только одного? Я слыхал про нескольких.
— Мы тоже, — смеется Дэниел, но взгляд у него холодный. — Этот, похоже, заслуживает доверия. Он поляк. Живет во Флориде. То ли Джордж, то ли Джордан…
— Да, конечно, я его знаю.
— Он сказал, что легко согласился не ставить свою фамилию как переводчика, потому что книжка ему не больно понравилась. За перевод получил от вас триста долларов.
— Немного, да? Но коли книжка ему не понравилась…
— Вчера мы разговаривали с Максом Бёрнером. Это ваш редактор. Один из ваших редакторов. Так вы их называете… редакторами… да, правильно.
— Я действительно их так называю, они и есть редакторы.
— Чего только он нам не нарассказал о том, как выглядит эта «редакторская» работа… вы не поверите. Он сидит за письменным столом, а вы ходите по комнате и чего-то бормочете. Например, говорите: жена подозревает, что ее муж вампир, и они вместе ужинают. А потом приказываете: «Состряпай из этого психологическую сцену». Ха, ха, ха.
— Он так сказал? Подумать только, у Макса талант сказочника.
— Себя вы тоже называли сказочником.
— Всякий писатель сказочник.
— Вы превосходно владеете этим жанром, гениально описали свои детские страхи. Сказка про маленького мальчика в чудовищном славянском мире: «С деревьев свесились ведьмы… Я слышал печальные голоса пытающихся выбраться из стволов деревьев привидений и вурдалаков…» Видите, я знаю текст почти наизусть.
— Помните лучше, чем я.