Good night, Джези
Шрифт:
— Да.
— Говорил, что любовь это агрессия? В гестаповские казематы водил, про девочку и козла рассказывал?
— Рассказывал.
— Просил, чтобы ты его наказала за все эти гадости, за ложь, бить его просил?
— Нет. — Маша отрицательно мотает головой.
— Тогда у тебя еще есть шанс, беги. Выблюй все до конца и беги. Я жду на улице.
Джоди уходит, а Маше становится нехорошо, она достает нитроглицерин, кладет таблетку под язык. Входит в кабинку,
А Джези между тем вернулся в бар. Маши все еще нет, но входит звезда телеэкрана Стивен. Видит Джези, с минуту колеблется, но, поразмыслив, садится рядом с ним на высокий табурет. Бармен, счастливо улыбаясь, наливает ему то, что всегда.
— Это я, узнаёшь? — спрашивает Джези.
— Рад тебя видеть. — Стивен с трудом выдавливает улыбку.
— Ха-ха! Так уж и рад? Ты ведь меня вышвырнул из своего шоу. Тоже подключился к травле?
— Давай поговорим.
— Давай. Благо подвернулся случай, а то я звоню, но ты не отзваниваешь.
— Послушай. На следующей неделе выходит статья про тебя.
— Твоя, что ли?
— Нет, не моя.
— Ну и что?
— Поганая статья. Почему ты не захотел встретиться с этими двумя ребятами?
— Я хотел.
— Сказал, что готов встретиться, но только в присутствии психолога, который изучает реакции жертв Холокоста в стрессовых ситуациях. Гадость какая!
— Они меня подняли на смех.
— Тоже гадко.
— Согласен. — Кивком подзывает бармена, тот, ловко манипулируя бутылкой, наполняет стаканы.
Стивен улыбается — скорее бармену, чем Джези.
— Ты сегодня много пьешь, — говорит он.
— Да, сегодня я много пью. Странно, а?
— Джези, скажи правду.
— Хо-хо, правду… И это говоришь ты, умный человек…
— Зачем ты столько раз повторял эту чушь, будто коммунисты выпустили тебя из Польши только потому, что ты подделал рекомендации четырех профессоров?
— А разве не так было?
— Нет. Ребята проверили. Ты уехал нормально, получив стипендию, тебе без проблем выдали заграничный паспорт. Дядя в Америке внес пятьсот долларов на твой счет, и ты получил визу.
— А какая разница?
— Не городи вздор, Джези. Зачем ты рассказывал и мне, и в десятках интервью, и недавно в «New York Times», что у тебя в кармане был цианистый калий на случай, если тебя схватят? Видите ли, решил убежать из Польши во что бы то ни стало — если не живым, так мертвым.
— А не все ли равно, черт побери, как я уехал? И вообще, это был жест специально для вас. Непонятно? Ваш американский кит меня, тощего голодного еврея, проглотил, переварил и выплюнул, нафаршированного вашей гребаной энергией.
— Нет, Джези. Не было.
— А может быть, он всегда у меня в кармане?
— Покажи.
— Пожалуйста. — Достает коробочку с белым порошком. — Хочешь попробовать?
— Отстань. Почему ты в Америке пять лет утверждал, что ты не еврей?
— А ты когда-нибудь был евреем? Ответ очень простой: от страха. Вы хотели во что бы то ни стало нацепить на меня желтую звезду. Я скрывался.
— Зачем?
— Отец велел.
— Кончай врать.
— Я не вру. Сам одно время верил, что не еврей. Твои коллеги пытались меня убедить, что я работал на ЦРУ и КГБ.
— Ребята нашли твое заявление в ЮСИА [44] с просьбой взять на работу…
44
ЮСИА — United States Information Agency.
— Информационное агентство Соединенных Штатов — не то же самое, что КГБ. И даже не ЦРУ.
— Но, согласись, разница невелика.
— Однако меня туда не взяли.
— Это правда — поскольку не доверяли. Но могли помочь издавать книги.
— Однако не помогли.
— Этого я не знаю. Какого черта ты дал объявление в газеты, что ищешь переводчика, а через пару месяцев вышла твоя книга на английском?
— Боялся, что не сумею написать по-английски. Но потом решил попробовать.
— Почему ты вбил себе в голову, что должен писать по-английски? Только не повторяй этот вздор, будто хотел избавиться от культурного давления родного языка и писать без тормозов.
— А вот это как раз правда.
— Твои коллеги клянутся, будто ты им говорил, что делаешь это исключительно ради того, чтобы тебя воспринимали всерьез. Что в Америке нужно писать только по-английски.
— Это тоже правда. Ты меня допрашиваешь?
— Мы беседуем. Ты сам захотел. Ты нанимал американских писателей, чтобы они тебе помогали.
— Да, мои тексты нуждались в редактировании.
— А они утверждают, что писали за тебя.
— Ага, значит, это они написали мои книги. Способные люди. Почему же не написали своих?
— Ну, не все утверждают, что за тебя писали.
— А сколько?
— Скажем, двое, ну, может, еще один. Остальные говорят, что вносили поправки, но книги твои.
— Ах, как великодушно.
— Однако английский твой поправляли?
— Ну и что?