Good night, Джези
Шрифт:
В зеркале Маша видит, что он снимает пиджак, расстегивает рубашку, подходит сзади, прижимается, кладет руки ей на грудь, сквозь платье она чувствует его напряженный член. Из-под стопки бумаг выглядывает что-то знакомое. И Маша читает, сперва тихо, потом громко: «Я точно знала, что никакой это не сон, хотя мать мне доказывала, что сон, потому что я не сумела бы открыть балконную дверь, не дотянулась бы до ручки, но к матери нельзя относиться всерьез, она алкоголичка». Маша вытаскивает свой дневник и не может понять, что же это такое, как и когда этот ворюга ее обокрал. Отрывает от себя по одному его
— Good night!
И слышит ласковое, теплое:
— Спокойной ночи, Маша!
Клаус описывает свой визит к Джези в мастерскую — как потом выяснится, не совсем точно
Он открыл мне в черных очках, опираясь на белую палку. Перед тем как позвонить, я прошелся туда-сюда по улице. Полно магазинчиков с дешевым товаром, снаружи выставлены футболки, платья, кеды, шум, толчея, распродажи. Я позвонил, он открыл, мне сразу захотелось уйти, но это было бы уже полным идиотизмом.
А он явно обрадовался.
— Пришли все-таки, — сказал.
Ну и я вошел.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Нет, почему? Ах, это, — он показал палку. — Нет, это я тренируюсь на всякий случай. Готовлюсь к профессии слепца. Я много времени провожу в темноте, проявляю пленки, вот и попортил зрение. Не волнуйтесь. — И улыбнулся, как мне показалось, язвительно.
Пригласил меня в темную комнату. На нейлоновых лесках сушились фото. Вовсе не одиноких стариков, а двух белых женщин, голых. Ноги бесстыдно раздвинуты, лиц почти не видно. Я испугался, что одна из них — Маша, боялся взглянуть, но все же посмотрел, это была не Маша. Наверно, он догадался, что я чувствую, потому что скривил губы в улыбке, однако ничего не сказал.
— Как вы относитесь к сексу? — спросил погодя.
— Ничего оригинального сказать не могу, — ответил я. — Зато знаю, что вы на этот счет думаете. Я прочел все ваши книги.
— Очень приятно.
— Мне не понравились. Конечно, я в этом не разбираюсь.
— Ничего страшного, — махнул он рукой. — Многие рецензенты разделяют ваше мнение. Эти две, — показал на сохнущие снимки, — проститутки. Почти все они превосходно позируют. Очень естественные. Но вчера я предложил одной сняться, и, представляете, она оскорбилась. За кого вы меня принимаете, сказала. Она, видите ли, работать пришла. А я хотел заплатить ей столько же, сколько за секс. Женщины непредсказуемы, согласны? Нам кажется, что мы всё о них знаем, что мы сильнее их, что мы мачо. Топчем их, бросаем, а потом, стоит после схватки чуть-чуть расслабиться, такое придумают — точно матадор, вонзят тебе шпагу в самое сердце. Коррида. Что скажете? Нравится вам такая метафора?
— Я не люблю корриду.
— Что ж, ничего не поделаешь. — Он развел руками. — Может, выпьете кофе?
Мы вышли из темной комнаты, и он приготовил нам эспрессо. С закрытыми глазами. Жульничал, конечно, потому что безошибочно
— Ну так почему же вы соизволили меня навестить?
— Вы встречаетесь с Машей, — сказал я.
— С Машей?.. — он как будто задумался.
— С моей женой.
— Ах, с Машей, — обрадовался. — Знаете, моя жена от нее в восторге. Очень ее полюбила, вы, наверное, слышали, что у меня есть жена, так сказать, гражданская.
— Да, — сказал я. — Читал. — Я все больше жалел, что пришел, прикидывал, как бы смыться, чтобы совсем уж не сесть в калошу. Чувствовал, что он со мной играет и получает от этого удовольствие.
— Вы не поверите, — улыбнулся он. — Мы вместе почти двадцать лет и еще не занимались сексом, ни разу, можете в такое поверить?
— Нет, — покачал я головой.
— Вы правы, — рассмеялся он, — но кое-кто верит. Так или иначе, я не представляю жизни без нее, она все заботы берет на себя, и у нее потрясающее чувство слова. Посмотрите, вот ее фото. — Он показал на снимки красивой высокой женщины в большой шляпе. Рядом на стене висела его фотография в костюме для игры в поло и еще одна, с Уорреном Битти, которую я видел в «New York Times». — Знаете, чувство слова — великий дар… для этого нужно особое чутье…
— Маша здесь бывала? — перебил я его.
— …это подобие таланта, а то и просто талант. Бывала, конечно, почему вы спрашиваете? Такое чутье часто обнаруживаешь у самых неожиданных людей.
— Вы с ней спали?
Он удивился, возможно, искренне.
— А не проще ли было спросить у нее?
— Я боялся, что если хоть раз что-то прозвучит, обратно пути уже не будет, исправить ничего не удастся.
— Вы правы, — обрадовался он. — А теперь уже не боитесь? Вы, кажется, вспотели…
Он и это заметил; я смахнул со лба капельки пота.
— Возьмите, вот платок. Почему вы считаете, что я скажу вам правду?
Он протянул мне белый надушенный платок, который достал из маленького карманчика пиджака.
— И руки у вас влажные. А зачем вам знать? Уверенность — это скука, а скука — смерть. Что может быть лучше неуверенности? Вы ревнуете, это возбуждает, но едва появляется уверенность, возбуждению конец. На смену приходит чувство униженности, ненависть или скука. Я могу что-то написать, только когда меня одолевают сомнения. Знаете, что… нет, не буду говорить. Вы мне нравитесь, не стану портить вам настроение, может быть, еще кофе?
— Вы надо мной насмехаетесь.
— Нет, какое там, я подумал, может, вы хотите еще кофе. У меня превосходная машина. Купил во Флоренции. He хотите, ну как угодно… Ладно, если вы настаиваете, скажу. Нет, я не спал с Машей. И что? Скучища! Я предупреждал. Ну а как сейчас — выпьете чашечку?
— Вы говорите правду?
— А зачем мне вас обманывать?
И я попросил кофе, он приготовил его мастерски, без лишних движений, теперь уже с открытыми глазами. Я сказал, что вчера вернулся из Германии, и то, что увидел, было ужасно. В доме ни крошки еды, везде пустые водочные бутылки, окурки, окна закрыты и задернуты шторами. Пять дней назад, когда я уезжал, Маша выглядела как девочка, а сейчас — серое лицо, под глазами синяки, потрескавшиеся губы…