ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён
Шрифт:
Охотники шли вдоль одного из рукавов реки, осторожно ступая на сыпучую гальку, медленно и бережно раздвигая ветви кустарника и обозревая небольшие зеркальца воды, свободной от густорастущих водорослей. Алексей шёл впереди, Тойво за ним, последним шёл Мика.
Вдруг Лёша, раздвинув лапы кустарника в направлении одного из «окошек», замер… потом присогнулся в коленях, повернул голову в сторону Тойво, приложил палец к губам, призывая к тишине, и жестом
Алексей, как завороженный, почти не дыша, показывал глазами, чтобы другие охотники посмотрели в узкое отверстие, образованное его раздвинутыми ладонями в плотной завесе веток кустов. А там открывалась великолепная по зрелищности картина: метрах в тридцати от охотников на поверхности воды плавали три кряквы и селезень. Никак не взаимодействуя между собой, они просто кормились водорослями.
Охотники стояли и, не шелохнувшись, смотрели на это завораживающее зрелище. Так продолжалось две, может быть, три минуты. Потом Лёша и Тойво зыркнули друг на друга. Было заметно, что в них взыграло хищное чувство охотника и они, не сговариваясь, одновременно посмотрели на Мика, который не скрывал свой хитрый изучающий пацанов взгляд. Он очень плавно снял с плеча двустволку и бережно приблизил её к рукам Алексея, а глазами показал на плавающих уток.
Зенки у Лёхи округлились, но он внутренне с этим справился, принял ружьё и взял его наизготовку. Потом внимательно и с выражением гордости на лице прицелился куда-то в направлении уток…
А дальше произошло то, чего ни Лёша, ни Тойво не ожидали… Алексей сначала плавно, потом судорожно, затем уже другим, “более сильным” пальцем, а потом двумя пальцами – и совсем уже не глядя в сторону дичи – безуспешно пытался хотя бы просто произвести выстрел. Нужно было видеть выражение его лица в этот момент: недоумение, обескураженность, любопытство и, в конце концов, мука – всё в эти секунды обнаружилось на его физиономии. Наконец, психологически обессилев, Лёша опустил руки, в которых он продолжал держать ружьё и виновато поднял глаза на отца Тойво.
Мика тоже очень внимательно и с лукавым прищуром наблюдал за потугами Алексея.
За всё это время никто не обронил ни единого слова, даже Лёша – хотя бы уж со злости и обиды. Отец Тойво тоже молчал и очень демонстративно, но только глазами, переводил взгляд с одного места ружья на другое.
Алексей сперва недоумённо, а потом уже осознанно и с большим энтузиазмом глотал этот беззвучный урок, всасывал его в себя. И вот уже лицо его совершенно преобразилось, а мимика зафиксировалась на выражении безоговорочного победителя. Он в “профессиональной манере” взвёл оба курка, вновь вскинул ружьё, приложил двустволку к плечу, картинно повернул голову в сторону Мика, беззвучно хмыкнул, медленно прицелился…
Выстрел бабахнул глухо и звук вместе с пороховым газом улетел в сторону горы над рекой и через несколько секунд аукнулся, отразившись от скалы. Лицо Мика просто сияло от удовлетворения результатом преподанного им урока.
Стайка уток взлетела с поверхности воды и помчалась в сторону кустов на той стороне протоки, где стояли охотники. И, о ужас! На поверхности воды не осталось ни одной птицы…
Мимо! Лёша растерянно опустил руки и готов был провалиться под землю от стыда или скорее взорваться гневом от досады. Но вдруг селезень резко спланировал в кустарник. Отец Тойво, изменившись в лице, очень громко крикнул: «Подранок», а кивком
Алексей и Тойво, как им казалось уже впоследствии, целую вечность носились по хлёстким кустам за селезнем, не обращая внимания на боль и кровь от царапин на лице и руках. Был момент, когда они, окружив, почти догнали селезня, но, в последний момент, видимо, собрав остатки сил, тот буквально вспорхнул с кочки и, пролетев пять-шесть метров, плюхнулся в ряску соседней протоки. Судорожно загребая лапками, селезень стал стремительно уходить по змейкам свободной воды в заболоченный рукав.
Парни на секунду приостановились, потом, решившись, бросились к берегу “окна”, но резкий окрик: «Стой» – буквально придавил их к зыбкой почве. Мика подошёл к парням и, ничего не говоря, стал изучающее на них смотреть…
Смятение… Вина… Беспомощность и бесполезность… Всё это последовательно отображалось на лицах парней.
Мика заговорил спокойно, но было видно, что он крайне недоволен произошедшими событиями:
– Стрелять легко. Отвечать за выстрел тяжело. Нет умения у самого, имей рядом друга. Другом, в данном случае, будет собака или лодка, – он помолчал, с минуту разглядывая мальчишек, и продолжил. – Сегодня вам повезло… этот подранок дробинку из крыла “выплюнет”. Но на будущее запомните: портить птицу или зверя, или рыбу – нельзя! – сказав это, он помолчал, и глаза его снова стали добрыми, а для Тойво – родными…
Много времени минуло после этого случая, но Тойво так никогда и не стал охотником, так и не взял в руки ружья. Впрочем, он через много лет стрелял «по живому», но это были уже иные обстоятельства и совсем другая история…
«Достал ствол, – стреляй и стреляй тогда уже наверняка или не доставай его вовсе» – это правило Тойво усвоил для себя твёрдо и был с ним согласен… поэтому и ружья в своём хозяйстве никогда не держал…
“Вчистую” Мика освободили только в самом конце 50-х. Ему дали разрешение для выезда на “материк”, но без права проживания в Карелии и городах: Москва, Ленинград, Киев, Минск, Рига, Вильнюс, Таллинн.
Однако при получении паспорта отъезд с Колымы чуть было не сорвался. Причиной же всему была подлость местного нквдшного начальства.
Когда Мика пришёл получать документ, он обнаружил, что секретарь управления ДальЛага предлагает ему расписаться за получение паспорта на имя Михаила Ивановича Карелина. Мика выразил недоумение по этому поводу, но секретарша брезгливо-нервно спросила: «Фотография ваша? Ваша! Чем тогда не устраивает?». Мика попытался объяснить, что у него другое имя, другое имя и у его отца и у него совсем другая фамилия. Тогда секретарша обозвала Мика “фашистским чухонцем” и, ткнув вытянутым пальцем в дверь кабинета начальника, занялась выдавливаем прыщей на своем лице.
Мика постучал костяшкой указательного пальца в дверь, чуть выждал и зашёл в кабинет. За столом сидел белобрысый плюгавенький человек в погонах подполковника госбезопасности. Он хмуро выслушал Мика, подержал в руках паспорт и, нахлобучив на глаза ненависть, произнёс:
– Неужели ты, вошь барачная, думаешь, что тебе кто-то позволит проживать в нашей любимой стране со своим оскорбительным для русского человека именем? Ты должен гордиться, что будешь носить настоящее имя! Но вас, прихвостней фашистских, только могила и исправит. Была б моя воля, ты бы у меня падла… В общем, так: или ты убираешься отсюда к ё… матери и живёшь, как советский человек, или… садись, пиши бумагу о твоём отказе получать паспорт, – сказав это, нквдшник пихнул по столу жёлтый лист обёрточной бумаги.