Гора трех скелетов
Шрифт:
– Вот это другой разговор! – Лицо Ольшевского просветлело. – Вы должны уехать из Боснии, Малкош! Пусть пани Бигосяк расплатится с вами…
– Что?!
– Да-да, расплатится сполна за проделанную вами работу. Но это не потому, что нас интересует ваше материальное положение…
– А почему же?
– А потому, что мы не хотим, чтобы у нее были деньги, а следовательно, возможность нанять еще одного такого, как вы…
– Значит, она вас так беспокоит? – вздохнул я. – Это все?
– И больше никаких интервью, Малкош! Мы здесь не в бирюльки играем. Наша миссия в Боснии
Спорить с недоумком было совершенно бессмысленно.
– Хорошо, я на все согласен, майор… Но я здесь действительно по делу: мне нужно найти отца дочки пани Бигосяк, ее девочке необходимо сделать пересадку костного мозга…
Майор Ольшевский досадливо отмахнулся:
– Только без мелодрам, Малкош! Армия не благотворительный фонд. Запомните, условия – это по моей части. Либо вы принимаете их, либо не принимаете и тогда идете под суд. Аргументы? Пожалуйста. – Майор Ольшевский загнул первый палец. – Убийство в Кракове с последующим поджогом квартиры убитого… Тут тянет на терроризм, учитывая ваши возможные связи с мусульманскими радикалами. Далее! – Он загнул второй палец. – Вы нанесли увечье мужу пани Бигосяк. Потеря тридцати процентов зрения не шуточки! Вот вам и два!.. Ну и все прочее: нелегальное пересечение границы, участие в теракте, и тэ дэ и тэ пэ… Не будем повторяться. А если следователь возьмется за вас как следует… Следователь… как следует… Хороший каламбур, Малкош, вы не находите?
– Ну да, – пробормотал я, – попытка изнасилования клиента сначала в палатке, а затем на тюремных нарах… Слушайте, Ольшевский, а на премьера Боснии я, случайно, не покушался?
– Полегче на поворотах, капитан! – окрысился мой бывший сослуживец. – Я могу с тобой по-хорошему, а могу и… Так что, думай, перед тем как открываешь рот. А то ведь засадят тебя, выйдешь на свободу уже седенький и никому не нужный… Пенсия-то, поди, небольшая, а, Малкош?
Как-то совершенно незаметно мы с ним перешли на «ты».
– Скажи своим хозяевам, майор, что девочка должна выздороветь. Это мое условие. Пусть они оплатят ее лечение, и я обещаю…
– Нет, вы посмотрите на него! – перебил изумленный майор Ольшевский. – Он ставит условия! Он – нам!..
Кажется, я перегнул палку.
– Я только делаю вам предложение, – сбавил я тон.
– Здесь предложения делаю я! – продолжал кипеть майор. – Заруби себе на носу! Слышишь?!
Еще немного, и затопал бы ногами. Увы, мне не довелось увидеть достойной Шекспира сцены. Побагровевший майор чудом сдержался, кинулся к выходу, но, схватившись за дверную ручку, припомнил, что расстрелял не все свои патроны.
– Завтра с утра будет самолет из Польши, – не поворачиваясь ко мне, сообщил он. – Специально для тебя, умник. Подумай на досуге, в какой тюрьме тебе лучше сидеть: в гражданской или в военной… – И выйдя в коридор, он дал прощальный залп из орудия
Я доедал гуляш с макаронами, когда очередной гость, не считавший нужным стучаться, вошел в мою… нет, пока еще не камеру, а комнату в офицерской гостинице. Не вошел, а влетел, подобно испуганной серне из стихов уже забыл какого поэта. На Дороте Ковалек, начинающей журналистке, было темно-синее в белый горошек платьице, черные шерстяные колготки, черные туфли и – что вконец растрогало меня – алая бейсболка, под которую она умудрилась убрать длинные золотистые волосы.
– Красная Шапочка – потрошитель сейфов, – откладывая вилку, одобрил я. – Круто. Только не слишком ли? Охрана банка была бы, конечно, потрясена…
– …Если б разглядела меня в темноте, – шепотом подхватила моя сообщница. – Ты же сам сказал, чтобы я не бросалась в глаза. Я что, бросаюсь?
– Да как тебе сказать. – Я задумчиво воззрился на нее. – В общем-то бросаешься: фигурка у тебя стройная, ноги длинные… Пожилые люди любят таких, как ты. Так что все в порядке. Сойдет. Спасибо, что пришла…
– А ты думал, не приду? Как бы не так! Не каждый день мне звонят из тюряги террористы и кровавые убийцы… Как тебе удалось добраться до телефона?
Я достал из-под рубахи мобильник:
– Элементарно. Я позаимствовал его у Блажейского.
– У того солдатика, который приходил ко мне? Постой-постой, да уж не он ли тот единственный, кто не погиб на Ежиновой Гурке?
– Если не считать меня и Йованку.
Глаза у журналистки загорелись.
– Что ж ты раньше-то мне… Это же такой материал! – Она присела на мою лежанку. – Слушай, Марчин, расскажи мне, как там было, только правду. Ты сможешь рассказать мне всю правду?
– Смогу, – мужественно согласился я. И повторил Дороте Ковалек то, что уже рассказывал ребятам из Особого отдела.
Журналистка была потрясена до глубины души.
– А дальше, дальше что было? – задыхаясь от восторженного ужаса, простонала она.
– А дальше прибежали охотники с ружьями, но опять же без ужина… Да, а перед этим Блажейский позвонил в часть по мобильнику пана хорунжего, по вот этому самому. А потом Серого Волка и его сообщницу посадили в «хаммер» и повезли в польский военный городок. Тут нас с ней разделили и начали морить голодом, ссылаясь на то, что гуляш уже холодный и вроде бы весь уже кончился. А потом пришел Ольшевский и начал запугивать меня… Послушай, вот тебе первое задание: свяжись с Йованкой…
– Я?! – ахнула Супердвадцатка. – С этой полоумной? Ты шутишь?…
Я дал ей время выпустить пар из ноздрей.
– Знаю, что вы друг друга недолюбливаете. Естественно, – сказал я. – Две красивые женщины в одной маленькой Боснии – перебор. Но ты ведь профессионал, ты сможешь переступить…
– Через ее труп? – вскинула ресницы Дорота. – С удовольствием!.. А если серьезно, она мне – по барабану. Нет, реально… Только зачем тебе нужно было напускать ее на дежурного по гостинице?…