Гора трех скелетов

Баневич Артур

– А это тебе зачем?

– Нужно, – сказал я. – Если найдем могилу, можете уезжать. Я без вас справлюсь…

– Ты будешь раскапывать могилу? – Ресницы Дороты Ковалек изумленно взлетели.

– Хотелось бы избежать этого удовольствия…

– Ну так избеги! – сказала Йованка. – Это же кощунство…

Я тяжело вздохнул:

– Все верно, милые мои. Но если уж ведется следствие, без этого не обойтись.

– Без чего, Йезус-Мария?

– Без осмотра трупа.

Фонарь с красным фильтром я включил только на кладбище.

Луч света заметался по ближним крестам. Даты на табличках были невозможно старые, времен чуть ли не Йосипа Броз Тито.

– Это не здесь, – покачала головой Йованка.

Она взяла у меня из рук фонарь и медленно зашагала по заросшей травой аллейке. К счастью, искать пришлось недолго. Могила Аны Брканич оказалась в конце короткой аллейки, у самого забора. На уже поржавевшей жестяной табличке, прибитой к деревянному кресту, была нужная нам дата: 25 марта 1995 года – и слова: «Жила на свете 21 год».

– Ее могила, – прошептала Йованка.

Я протянул ей фонарь, но она не увидела его. Йованка стояла, вперившись невидящими глазами в поросший травой бугорок. Я пристроил фонарь на соседнем памятнике с похожим на курицу ангелом и начал копать. Наверное, в таком же темпе зарывался в землю боец Красной Армии, которому комиссар сказал, что немецкие танки рядом, а родная артиллерия запаздывает. До гроба я докопался сравнительно быстро и без проблем, если не считать угрызений совести, достигших апогея, когда моя лопатка продырявила нечто фанерное, служившее крышкой скорбного вместилища.

– Господи, – вскрикнула Йованка, – ее похоронили в шкафу!

Честно говоря, я не очень удивился:

– Значит, ничего другого под рукой не оказалось… Посвети-ка мне!

– Ты хочешь, чтоб я слезла к тебе? – В голосе Йованки послышались нотки легкой паники.

– Мне тут и одному тесно, – обрадовал я ее. – Дай сюда фонарь и отойди подальше или закрой глаза…

Слышно было, как Дорота, стоявшая за соседней могилой, сдавленно простонала:

– Йезус-Мария, ведь там же… труп!

Я стянул с себя мокрую от пота рубаху и кинул на кучу свеженасыпанной земли. Часы я сунул в карман, а штанины брюк подвернул как можно выше. Тихо было на кладбище в этот излюбленный нечистью час. И небо, как на заказ, было темное без единой Божьей звезды, и ни одного летящего по нему ангела не наблюдалось.

Я набрал воздуха в легкие и поддел лопаткой фанерную дверь. Ничего страшного в шкафу не было: череп, кости, полусгнившие остатки одежды. Платье почему-то сохранилось лучше всего, оно было совсем не похоронного голубого цвета. А что касается запаха…

– Обуви на ней нет, – пересилив себя, сказал я. – Длинные волосы, платье, кажется, бюстгальтер…

Я достал перочинный ножик и с его помощью приподнял раскисшую ткань.

– Ни драгоценностей, ни часиков я не ви… – Слова встали мне поперек горла. И неудивительно, холера ясна! Не дай вам бог копаться в том, что осталось от двадцатилетней

девушки, умершей к тому же не своей смертью и похороненной в ящике, который можно увидеть на арене цирка у фокусника… Но я, признаться, сразу же обо всем забыл, когда увидел то, что хотел увидеть.

– А это ведь была не мина, – подняв голову, сообщил я своим дамам.

– Откуда ты знаешь, – слабым голосом отозвалась Дорота, только что заглянувшая в могилу. – От нее же одни косточки остались…

– У нее совершенно целые ступни ног… И не могли осколки так раздробить ее грудную клетку.

– И что же это было? – Взявшая в руки фонарь Йованка присела на корточки у края могилы.

Слава богу, она не видела того, в чем я в этот момент копался острием ножика. Кривясь от омерзения, я ковырнул невыносимо смердящий кошмар… и докопался-таки до истины. Грудку праха я поднял наверх на штыке лопатки и судорожно глотнул воздух.

– Йованка, дай платок… Это может нам пригодиться.

Моя помощница оказалась куда менее брезгливой.

– Это? – спросила она, поворошив мою добычу нежным женским пальчиком.

Почему-то я подумал о том, что длинные ногти ей очень даже не помешали бы.

– Но это же пуля, – удивилась Йованка.

– Автоматная пуля калибра пять пятьдесят шесть, – уточнил я. – Натовский калибр. Наши «бериллы» стреляют как раз такими пулями. С близкого расстояния у них большая пробивная сила. Это была длинная очередь, которая изрешетила ей грудь. Все остальные пули прошли навылет, а наша красавица наткнулась, должно быть, на что-то твердое…

Дорота чуть не задохнулась от волнения.

– Ты ничего не путаешь?… Выходит, ее застрелили… наши!

– Не застрелили, а развалили очередью на две половины. Тот, кто стрелял, всадил практически всю обойму, причем большинство пуль уже в труп. Эта пуля попала в нее, когда она лежала на земле. Попала и отскочила от чего-то твердого под телом, ну, скажем, от камня, и уже рикошетом по новой вошла в тело.

– Но ведь натовское оружие могло попасть…

– Не спорю. Из «берилла» могли стрелять и бандиты. Только здесь, в Югославии, предпочитают «Калашникова». Дешево, просто, безотказно… А потом вспомните, кто привез Ану в больницу… Если она покинула клинику в тот же день, ее попросту ждали те, кто привез. Ждали, чтобы отвезти домой…

– Или на кладбище, – закончила за меня Йованка.

Где-то неподалеку ухнула сова.

– Йезус-Мария! – вздрогнула журналистка. – А вы уверены, что это та девушка? Доктор Булатович не мог что-нибудь напутать?

Пришлось мне снова присесть в могиле.

– Вот это – тазобедренная кость, а вот это… – я подцепил белую длинную тряпку, – бинт. Булатович говорил, что у девушки было ранение бедра… Нет, милые мои, доктора убили не противники абортов, убили его, чтобы закрыть ему рот. Доктор знал много, слишком много, по их мнению…