Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот
Шрифт:
Откуда-то выкатился Игорь Святославович (странно видеть во плоти):
– Ага, я к вам пристроюсь - по-соседски, по-соседски, ну что вы такое, дамочка, утверждаете, всю дорогу я здесь стоял, только сахарку отскочил взять, а его нету, так я карамелек ухватил, что это вы такое толстое читаете?
– пощупал уважительно.
– "Братья Карамазовы", ага, смотрел по телевизору. Ульянов играл и жена режиссера, забыл фамилию, они всю дорогу жен к себе тащат, а написал, значит, Достоевский? Надо ж накатал сколько - что значит время свободного некуда было девать!
Сабуров даже поднял глаза от книги - уж не разыгрывают ли его? ("Бурь мгло нб крт, бурь мгло нб
– А что это вы приобрели?
– продолжал отрабатывать языком место в очереди Игорь Святославович.
– Ириски? Хорошая штука - пломбы из зубов выдергивать.
Сабуров взял обычные свои полкило, не желая походить на Деда-мороза или подгулявшего купчика, швыряющего в народ пряниками: полкило конфет можно рассовать по карманам и угощать так, словно они у тебя там случайно завалялись.
– А этих раскрасавиц видели?
– не стихал Игорь Святославович.
– Воспитанности абсолютно никакой нет.
– Он уже обличал двух цыганок, переговаривавшихся через весь магазин с такой непринужденностью, словно здесь больше никого не было. Смуглый мальчишка, примерно Шуркин ровесник, ожидал их у входа, распевая во все горло, - как не решился бы петь даже самый отпетый из Шуркиных дружков. Разве что на спор. И то видно было бы, что поет он из хулиганских побуждений, а не для собственного удовольствия, презрев оковы просвещенья. По какому удивительному закону люди от одних перенимают все до мелочей, а от других ничего не перенимают, годами проживая рядом и сталкиваясь на каждом шагу? Мимо Цыганского поселка уже много лет спешат научные сотрудники и сотрудницы, однако цыганам и в голову не приходит тоже обзавестись портфелями и приняться за ученые хлопоты, а научным сотрудникам столь же чуждо желание с гиканьем промчаться на санях в казенный лес за дровами, и у жен их не замечается ни малейшей склонности вырядиться в цветастое тряпье, повесить на шею ребенка, завернутого в шаль, и шумною толпой ловить прохожих на центральных улицах: "Подожди, дорогой, я тебе судьбу твою расскажу, ты, мужчина, и красотой взял, и умом взял, а счастья тебе нету".
– Аукаются, как в лесу!
– негодовал Игорь Святославович.
– Как будто за людей нас не считают. Я понимаю, дома можешь что хочешь делать ("Ах негодяй!"), но здесь же общественное место, в конце-то концов!
– А как "Спартак" с "Черноморцем" сыграли, смотрели вчера?
– после трагической паузы вернулся к светской беседе Игорь Святославович.
– У меня нет телевизора.
– Когда они угловой пробили, меня чуть кондратий не хватил.
А еще говорят, что человека больше всего волнует личная выгода!
Тем временем до Игоря Святославовича дошел оскорбительный смысл Сабуровского ответа - он, стало быть, претендует быть не таким, как все.
– Напрасно избегаете. По телевиденью много интересной информации передают. Ну, если с деньгами туго, то конечно...
Оба они уже расплатились, и Сабуров Игорю Святославовичу был больше не нужен.
Когда, после поломок и высадок, Сабуров добрался до места пересадки, он почувствовал, что для профилактики не будет лишним заглянуть в готическую часовню - общественную уборную, монументально высившуюся в самом центре круглой площади, дабы общественность знала, кто куда направился и сколько времени там провел. Первая ласточка новой экономической политики, уборная была платная.
По сравнению с бесплатными временами, внутри
Верзила, сидевший в обнимку с попсовой девкой - всюду жизнь, а деньги не пахнут, - крутил на мафона-кассетнике какую-то музычку, символизирующую сладкую жизнь. Клиенты шли к кабинам под оркестр, превращавший вполне будничный акт в нечто торжественное, требующее, может быть, даже "Свадебного марша" Мендельсона (правда, некоторых смущала необходимость отрывать туалетную бумагу на глазах попсовой девицы).
Люди не умеют ценить то, что достается даром, как воздух, так что платная уборная учит относиться серьезнее к маленьким радостям бытия. По-настоящему ценить каждое мгновенье мы начнем лишь тогда, когда придется платить за каждый вздох. Кстати, желая за свой гривенник вкусить все услуги, клиенты - каждый, абсолютно каждый, - тщательно моют руки с мылом, без чего прежде прекрасно обходились. Неужели люди начнут ценить таланты только тогда, когда их заставят платить за них?
Сабуров не любит оставаться в дураках, а в остальном деньги его мало интересуют. Ему может помочь разве что совсем еще небывалая форма платных услуг: "Если Вы страдаете от тупоумия окружающих, кооператив "Мое почтение" за умеренную плату готов поддакивать каждому Вашему суждению и выказывать глубочайшее почтение ко всему, чем Вы дорожите". Более всего Сабуров дорожит такой никчемной ерундой, как мнения. Их он производит ими и дорожит. Как хорошему столяру, должно быть, невыносимо видеть инвалидов вроде тех, которых Сабуров сколачивал в каморке под лестницей, так и Сабурову нестерпимо видеть вокруг себя нагромождения безобразной и халтурной продукции человеческого разума.
Пожалуйста - солидный, очень уважающий себя мужчина, умывавший руки рядом с Сабуровым, самодовольно провозглашает: "Хорошо - деньги стали брать. Теперь будет порядок!". Хоть бы ты задумался, идиот, сколько дряни тебе всучивают за деньги! Ни один буржуазный идеолог не верует так свято и бескорыстно в благодетельный "закон чистогана", как советский обыватель. Впрочем, идиоты нынче поляризовались - одна часть молится спасительному чистогану, другая - священному Порядку.
На одном полюсе идиотизма уверены, что писателей, равных Льву Толстому, не замечается потому, что людям недостаточно платят; на другом полюсе убеждены, что новейший Ньютон не является оттого, что на людей недостаточно давят. И на обоих полюсах умерли бы со смеху, если им сказать, что у Сабурова с Натальей совершенно иная жизненная драма, что они желают не брать, а отдавать, да только - увы!
– никто не спешит за их сокровищами. Точнее, к Наталье кое-кто все же спешит, а к нему...
И дети, видно, почуяли как-то, что папа с мамой не денег ищут и не чинов, и тоже прониклись презрением к деньгам и карьере. А выше этого им ничего не предложили - Сабуров сам не желал еще и для них трагедии отвергнутой жертвы: ведь все нестандартное наверняка будет отторгнуто и Сидоровыми, и Медным Всадником.
У входа в интернатский двор Сабуров разминулся с ветхим, донельзя обносившимся стариком, семенящим бессильным шажочком шириной в воробьиную четверть, - старик тоже кого-то навещал.