Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот
Шрифт:
Дети осторожно смеются с оттенком недоумения, но глазенки блестят заинтересованно.
– Вот. Решил я тогда съездить к вам, пошел на троллейбусную остановку, а шпион, который должен был меня везти, не хотел отрываться от домино, и народу на остановке скопилось видимо-невидимо, стоять пришлось долго-предолго. Наконец шпион смилостивился и подъехал к остановке, но не совсем, немножко не доехал. И вся толпа шпионов как кинется!
– Они тоже были шпионы?
– восторженно спрашивает Большачиха.
–
Все хохочут.
– А я тоже шпионка?
– восхищенно сияя глазищами, спросила Большачиха.
– Конечно. Вон ты как Витю треснула!
– Так он ведь тоже шпион?
– Конечно - иначе зачем бы он тебя стал позорить.
– А есть кто-нибудь не шпион?
– Нету. Мы все шпионы. Но среди шпионов есть еще свои шпионы (понимаете?
– из шпионов шпионы!) - так они уже называются жидомасоны. Эти страшнее всех.
– А какие они?
– Этого никто не знает. Потому что никто их никогда не видел. А от этого еще страшней.
Шутка получилась тяжеловатая, но глазенки блестят радостно. И Сабуров внезапно ляпнул: "Все на свете делается по распоряжению невидимого начальства", - и чуть не покраснел. Он от одиночества скоро начнет проповедовать птицам небесным...
Сабуров порылся в карманах и отыскал несколько ирисок для Вити. Витя принял - без благодарности.
Мимо прошли девчушки лет семи-восьми, одна была хорошенькая кучерявенькая мулаточка.
– Я ее люблю за голову брать, - указал на нее Витя.
– Пружинит.
И Сабуров тоже успел положить руку на ее упругую головенку. Она оглянулась без удивления, - привыкла, должно быть, - и улыбнулась с милой застенчивостью. Кажется, Макар Нагульнов мечтал, чтобы все нации перемешались, - все будут личиком приятно-смуглявые...
А потом появился хулиган Шевчук с загипсованной рукой на перевязи из серого бинта. И взгляд всегдашний - не то просительный, не то воспросительный.
– Что у тебя с рукой?
Наперебой спешат объяснить, что Шевчук залез за мячом дядьке в сад, а дядька трахнул его дрыном и сломал. Рассказывают без негодования, придерживаясь чисто фактической стороны: Шевчук залез, дядька сломал.
– Рехнулся он, что ли? Из-за мяча...
– Мы к нему и в прошлом году лазили за яблоками.
– Но не ломать же человеку руку! А вы что после этого?
– Сабуров имел в виду интернатское начальство.
– Мы его опозорили. Мы пришли к его дому и стали кричать: дядька-дурак, дядька-дурак. Он выскочил, а мы убежали.
В
Сабуров почувствовал укол ревности: здесь утирает слезы сирот фирма "Сабуров и сыновья".
– Ну что, Витя, проводить меня не хочешь?
– неловко отделять одного от равноправного множества, но надо же как-то с ним побеседовать.
– Что-то ты давно к нам не заходил. Интересно праздники провел?
– как бы между прочим спросил Сабуров.
– Интересно, - просто ответил Витя.
– Ну и где был, что видел?
– Ходили с пацанами везде. На концерте были в Горсаде. Артисты пьяных критиковали: смотрел я балет "Лебединое озеро", и вдруг вылезает с рожей бульдозера.
Витя рассмеялся. Сабуров постарался улыбнуться.
– Так ты бы и к нам заглянул. Чайку бы попили, книжку почитали.
– Я не люблю книжки. Я свободу люблю - ходить везде.
– Тебе, может, скучно у нас?
– решился спросить Сабуров, кривой улыбкой стараясь облегчить Вите искренность ответа. Но Витя не нуждался в подобных утонченностях.
– Скучно, - очень просто кивнул он.
Помолчали.
– А я заметил, что от скуки теряешь ум и доброту, - с неожиданной философичностью произнес Витя. Сабуров удивленно взглянул на него, и Витя пояснил:
– Меня днем укусил муравей, но я его простил. А потом вечером от скуки вспомнил, взял старый кед, зажег и горячей резиной закапал муравьям выход из земли.
Снова помолчали.
– А у нас одного пацана, Гончарика, машина сбила. Он двадсончик нашел и скинулся с одним пацаном, у того пятнарик был, и побежали лимонада купить. Тот пацан проскочил, а Гончарика сбило. Он кричал: мамочка, мамочка. Потом в гробу у него такая коричневая лепешка была на щеке.
– Насмерть, что ли, сбило?!
– Ну. Не сразу, а он потом в больнице умер. Коричневая лепешка на щеке вот такая!
– И ты не боялся смотреть?
– А чего бояться? Я люблю мертвецов. Интересно.
Сабуров больше не мог вымолвить ни слова, - у него все нутро оцепенело. Постоянно умилявшаяся им воспитательница пробежала мимо, успев бросить на ходу:
– Какие хорошие люди бывают!
От стыда к Сабурову вернулся дар речи.
– Ты, Витя, все-таки заходи как-нибудь, не забывай нас.
И Витя очень просто кивнул: