Горбун

Кузнецова Вероника Николаевна

Датчанин и всегда-то красотой не отличался, а тут его физиономия совсем съехала набок.

— Не напоминайте мне о грехах молодости, — попросил он. — Я серьёзный писатель.

— А я так люблю несерьёзную литературу! — вздохнула я.

— Я вам переведу какой-нибудь из его детективов, — пообещал горбун перед дверью, пропуская меня вперёд.

— Наконец-то!

— А меня спросили? — мрачно осведомился писатель. — Всё-таки это мои книги.

— Ваши книги, Ларс, принадлежат народу, — высокопарно ответил Дружинин и удержал меня за руку в тот момент, когда я хотела пройти в комнату. — Но при условии, что потом вы отплатите мне хотя бы пересказом вашей повети.

— Я не умею рассказывать, — ответила я, высвобождая руку. — Лучше переведите для меня ещё и свой детектив.

Похоже,

горбун вбил себе в голову, что ему необходимо прочитать мои повести и теперь от меня не отстанет. Я даже пожалела, что не захватила с собой какую-нибудь тетрадь, чтобы он заглянул в неё, испугался, ужаснулся, убедился в моей бездарности и больше не просил меня ни о чём подобном. Мне, конечно, будет очень стыдно, однако только этим путём я смогу получить покой. Жаль, что в повести, которая медленно, но продвигалась, действовал страшный горбун, а не кто-то другой, иначе я могла бы уже сейчас сунуть ему тетрадь, чтобы он удовлетворился.

За столом Ларс был молчалив, а после кофе улучил момент, когда возле меня никого не было, и шепнул мне на ухо:

— Вам не кажется, что кое-кто к вам неравнодушен?

Передо мной тотчас же встал прекрасный образ полицейского.

— Не кажется, — ответила я с тайным сожалением.

— Я бы ни за что не стал вам этого говорить, Жанна, но приходится. Вам надо быть осторожнее с Леонидом.

Я глядела на него, как на сумасшедшего.

— Побойтесь бога, Ларс! Что вы такое говорите?!

Старайтесь не оставаться с ним наедине, — предостерегал меня датчанин. — Будьте с ним очень вежливы, не раздражайте его, но постарайтесь пореже с ним видеться, а если он будет груб и настойчив, постарайтесь не показывать, что он вам противен и его домогательства вызывают только отвращение.

Я онемела, а Ларс грустно усмехнулся и покачал головой.

— Как видите, мне приходится выступать в роли вашего опекуна. Это нелегко, но когда я заметил, что он начал преследовать вас, я принял решение вас предостеречь. Что вы смотрите на меня так удивлённо? Думаете, Ирина случайно его ненавидит? Здесь вышла целая история. Я бы вам рассказал о ней, но жалко Ирину. Я даже попрошу вас не говорить ей о нашем разговоре, чтобы не напоминать о том, что случилось.

Довольно избитое выражение "как громом поразило" и, на научный взгляд, ошибочное, но я, и правда, стояла, как громом поражённая.

— Я не знаю, что случилось, наверное, что-то очень скверное, но почему же он так спокойно приходит сюда и держится непринуждённо…

Ларс даже засмеялся над моей наивностью.

— Был бы он другим, я бы вас не предупреждал, — сказал он. — Не знаю, почему он такой, но только дело не в воспитании, потому что дядя его — человек достойный. Наверное, на него влияет чувство собственной неполноценности или чего-то ещё, я не психолог, чтобы разобраться, но я с самого начала ощущал в нём какую-то ущербность, способность раздражаться без причины, быть жестоким. Вы, наверное, скажете, что это очень вежливый и мягкий человек, но я знаю его ещё и с другой стороны. Если бы Ирина не стыдилась того, что ей довелось пережить, она рассказала бы вам о нём многое. Но она не согласится посвятить вас в свои переживания, а мне остаётся только просить не выдавать меня и быть очень осторожной с Дружининым, даже если он кажется вам интересным собеседником.

Что можно чувствовать после этого разговора? У меня оставалось единственное чёткое желание — уехать куда-нибудь, где не будет ни горбуна, ни Ларса, ни Иры с какой-то неприятной тайной. Короче, мне очень захотелось домой, в СНГ, в Москву, на милую моему сердцу Малую Грузинскую улицу, в квартиру, где царят мир, покой, книги и любимая собака с плохим характером.

Но это было первое желание. Почти сразу же оно исчезло из-за отсутствия в нём здравого смысла. В самом деле, разве могла я сейчас уехать? Мало того, что у меня взят билет на конец месяца, но останавливали ещё и чисто субъективные причины.

Способен ли какой-то коварный горбун заставить меня раньше времени уехать из страны, в которую я попала чудом и в которую больше никогда не попаду? Но, помимо сказанного, меня одолевали и другие мысли.

У Некрасова

в романе "Три страны света", который, кстати, переводил сейчас горбун, есть очень хорошие слова, и я приведу их полностью. "Когда художник до такой степени проникнут своей идеей, что не расстаётся с ней ни на минуту, что бы ни делал, о чём бы ни говорил, — верный признак, что произведение будет хорошо". Я не считаю себя писателем, но всё-таки по-любительски я имею какое-то отношение к литературе, поэтому я вправе была ожидать, что для любителя моя повесть про горбуна будет удачной, так как после первого потрясения, когда меня даже посетило немыслимое по безрассудству желание сию же минуту очутиться дома, мысли мои обратились к тетради, вызывавшей такое любопытство Дружинина. Получалось, что жизнь таила в себе не меньше трагических неожиданностей, чем могла предложить фантазия, и реально существующий горбун, образованием и воспитанием заставлявший окружающих забывать о его уродстве, превратился в существо, по коварству не уступающее моему вымышленному герою. Пожалуй, я смогу смело списывать своего горбуна с его прототипа и непременно должна повнимательнее наблюдать за Дружининым, чтобы впечатлений хватило и на будущее, если в этом образе возникнет потребность ещё раз. Кто знает, встретится ли мне в жизни второй такой образчик вырождения человеческой души?

Когда я помогла Ире унести посуду на кухню и повернулась, чтобы идти к гостям, дорогая подруга больно сжала мой локоть и прошептала:

— Ты так кокетничаешь с горбуном, что это даже неприлично.

— Я не кокетничаю, — огорчённо оправдывалась я. — Мы просто разговариваем.

— Со стороны виднее, — отрезала Ира. — Лучше перенеси своё внимание на Душку, а горбуну укажи на дверь. Я возражать не буду.

После такого напутствия моё настроение не улучшилось, но запрещать Дружинину приходить у меня язык не поворачивался, несмотря на то, что совет полностью подтверждал слова Ларса. Трудно было сразу свыкнуться с мыслью, что человек оказался негодяем, но ещё труднее быть жестокой с ущербным существом, а резкий отказ от дома был бы для горбуна весьма болезненным. Я успокоилась на решении не принимать Дружинина, если буду дома одна, не ездить с ним на прогулки, если он будет звать, и поостеречься особенно много разговаривать с ним, чтобы в его больном мозгу не возникали какие-то ненужные фантазии. Если соблюдать эти простые правила, то я ничем не буду рисковать, а там, глядишь, интерес горбуна ко мне, если он существует, пройдёт естественным образом, и он перенесёт своё внимание на кого-нибудь ещё.

В гостиной оба гостя устроились очень удобно: Ларс — в кресле, а горбун — на диване. Мне оставалось только сесть на стул, то есть очень неудобный для отдыха предмет, или на диван возле горбуна, что противоречило моему намерению держаться от него подальше. Датчанин вёл себя сегодня как герой, поехав вместе с нами на прогулку против желания Дружинина, чтобы оградить меня от опасности, о которой я не подозревала, но очень бы хотелось, чтобы и в обычной жизни он тоже проявлял героические черты характера и пересел бы на диван, а, если ему не хочется сидеть бок о бок с горбуном, то на стул, а кресло бы предоставил мне. Но Ларс и кресло представлялись в эту минуту монолитным изваянием, и отделить одно от другого без помощи специальных инструментов казалось невозможным. По-моему, чаще всего так и бывает, что мужественный и заботливый в критических ситуациях мужчина в быту оказывается малодушным и мелочным. Наверное, поэтому мне, не бывавшей в экстремальных ситуациях, и лезут в глаза только недостатки и слабости сильного пола.

Однако садиться на стул, когда в комнате имелись кресло и диван, мне казалось обидным.

— Славная погода, — сказала я. — Сейчас приятнее всего на веранде.

Дальше распространяться о своих планах я не стала, чтобы не задерживаться и не дать Ларсу возможности опередить меня и плюхнуться в моё любимое кресло. В этом отношении горбун моих опасений не вызывал, потому что был воспитан достаточно хорошо, чтобы не занимать самых удобных седалищ.

Сразу вслед за мной на веранду вышли Ларс и Дружинин, но они опоздали, и теперь меня можно было поднять с кресла только подъёмным краном.