Горбуны1.Калашниковы
Шрифт:
«Сборище преступников, уголовников», – подумала я.
– Когда я взял чужую вещь, я начал оправдываться.
Около проповедника странно то ли щелкало, то ли цокало.
– Мы будем ставить себя на место другого человека.
У проповедника был маленький микрофон у рта.
– Во всем поступайте так, как хотите, чтобы поступали с вами. В этом суть всего. Я буду стремиться помогать людям вокруг себя. Они уникальны. Замечательны.
Потом на экране появились выводы мелким шрифтом.
– Господи, мы стоим перед тобой. Мы не хотим быть псами или свиньями.
Проповедь напоминала скорее
Проповедь тоже заканчивали молитвой. На экране появился этот же молодой адыгеец крупным планом. Два в одном.
Священник-адыгеец опять призвал благословить всех присутствующих, поблагодарить Бога за то, что мы имеем. Потом призвал помолиться за больную девушку из этой церкви, ей предстояла скорая сложная операция на сердце. Мы все усердно замолились, замолкли, закрыли глаза, опустили головы, перекрестили пальцы, сомкнули руки, усиленно «зажелали» больной девушке скорейшего выздоровления. Потом священник попросил помолиться за его друга, у которого болела мать. У нее была онкология. За мать друга мы тоже помолились, мысленно пожелав ей здоровья. Потом мы помолились за самого священника Алексея: он собирался в командировку по миссионерским делам в Санкт-Петербург и адыгеец сказал, что следующую проповедь будет читать его коллега.
Потом зазвучала песня поклонения опять же без рифмы. На сцену вышли две девушки, одна коротко подстриженная в длинной белой юбке в складку до пола и белой рубашке в черный горошек. Другая с длинными темно-русыми прямыми волосами. Сначала они заразительно и громко запели в микрофон про религию. Потом блондинка, закрыв глаза, эмоционально говорила про благословление Бога.
– Мы доверяем тебе, отец. Ты доведешь нас домой в твои объятия. Иисус, я готов идти за тобой. Господи, идти за тобой и видеть только тебя!
Потом вышел хор, все белый верх, черный низ, форма, которую легче всего найти, и тоже запели религиозные песни в разных октавах.
– Мы рады быть твоими. Господи! Мы верим твоему слову! Господи, мы всегда уповаем только на тебя. Доверяем тебе этот выбор!
Блаженны те, кто верят Богу
Как самому себе!
Блаженны ищущие Бога,
Ибо они найдут,
Доверием живут…
Женщина вынесла к сцене маленького ребенка месяцев четырех. Он спал у нее на руках. Громко играла музыка, все громко пели. Но ребенок все равно спал.
Проповедь закончил молодой адыгеец в шахматной рубашке.
– Господь, все в твоих руках. И даже когда горы не двигаются и моря не раздвигаются, мы верим тебе. Мы поклоняемся тебе. Общение святого духа да прибудет со всеми нами. Аминь.
Потом мы опять стали петь те же песни и новые с листовок, опять священник Алексей говорил название песни. В конце и начале проповеди мы пели.
Дженнифер сказал мне, что священник сам пишет тексты песен. «Какой талант», – подразумевала она.
Многие быстро разошлись. В конце проповеди Дженнифер подошла поздороваться к священнику. Он уже был с ней знаком. Он с жаром пожал ей руку – Дженнифер с ним к моему удивлению обниматься не стала. Я уже могла переводить громко, и его простая речь легко переводилась.
– Я рад вас видеть! Вам понравилась сегодняшняя проповедь?
Дженнифер
– Ну хорошо! – священник похлопал Дженнифер по предплечью, как старого друга.
– Could you translate for me please?– сказала мне Дженнифер, улыбаясь и отойдя от священника.
– Of course! 5
– Could that girl translate for me please during the service? – спросила Дженнифер у священника.
– Не могли бы эта девушка переводить мне во время службы? – тут же перевела я.
Но священник сделал вид, что не понял мой перевод вопроса Дженнифер. Хотя мне переводить эту просьбу было легко. Просто посмотрел на нас и отошел в недоумении. А потом пошел разговаривать с другой группой прихожан, ожидавших его внимания.
Потом Дженнифер подошла к своему знакомому. Он хорошо говорил по-английски и был помощником Алексея. Она повторила ему свою просьбу. Он передал ее священнику и тот, естественно, согласился!..
Помощники священника, не обязательно дети, разносили одноразовые белые тонкие тарелки с бюджетными мелкими луковыми крекерами в форме то ли рыбок, то ли лука. Самым дешевым печеньем из возможных. Но вкусным. Содержащим непопулярное тогда пальмовое масло, поэтому недорогим и вредным для здоровья..
Я из приличия съела несколько печенек-«рыбок», много есть было неудобно.
Также предлагали горячий чай в белых одноразовых стаканчиках. Чай можно было заварить самим. В зале стояло несколько кулеров с кипятком и холодной водой. Рядом лежали одноразовые пакетики с дешевым черным или зеленым чаем и сахар в кубиках.
Дженнифер как будто тоже осталась не в восторге от этой проповеди – пыльные церкви, этот молодой священник. Дженнифер как будто разделяла со мной эти чувства. – Надеюсь, тебе понравилось. Обычно бывает лучше. Священник так себе, – сказала она мне, когда мы вышли, и помахала растопыренной кистью правой руки с натянутыми мизинцем и большим пальцами. Я проводила Дженнифер на остановку, она ехала к универу на маршрутке, а я пошла на трамвай, я жила в трех трамвайных остановках.
И на следующей проповеди (я была с Дженнифер еще пару раз в этой церкви) нам разрешили переводить и тихий гул моего голоса и общий перевод уже никого не смущал. Проповедь проводил новый священник – Алексей уехал в Питер. В этот раз Дженнифер принесла на проповедь сразу две Библии – свою «американскую» на английском и «синхронную» русскую – и сидела с двумя книгами, внимательно слушая проповедь и находя нужные стихи в английской Библии, а потом и в русской. В этот раз и я принесла Библию, подаренную Дженни.
– Ты читаешь Библию? – спросила она меня и внимательно посмотрела в мою книгу, ища пометки на полях и закладки и не найдя их. Этот священник, заменявший Алексея, понравился Дженнифер еще меньше. – Тот был лучше, – сказал она мне, уже начиная разбираться в русских священниках-протестантах.
Я честно прочитала пару страниц дома. Но отложила – чтение Библии показалось мне скучным и бессмысленным.
Я относилась к походу в баптистскую церковь, как к интересному, ничего не значащему опыту. Было в смене религии что-то авантюрное и для меня запретное – скрытый протест против общества или семьи выражался в смене веры.