Горчаков. Пенталогия
Шрифт:
Да и мне рассчитывать на помощь деда — в случае чего — пожалуй, не стоит.
— Передо мной в очередной раз стоит непростая, но благородная боевая задача — за три года сделать из пацанов офицеров. — Ротный развернулся на пятках и снова двинулся вдоль строя. — И видит Бог, я с ней справлюсь… чего бы это не стоило вам, господа юнкера.
Вокруг раздались негромкие смешки. Шутка — которую до нас наверняка уже слышало не одно поколение первогодок — пришлась по нраву не всем. Но многие хихикали исключительно из вежливости. Достаточно громко, чтобы усладить начальственный
Я промолчал.
— Военная служба в славном Владимирском училище нелегка. Не смею даже надеяться, что на весеннем построение перед отъездом в летний лагерь увижу всех, кто присутствует здесь сейчас. Двое из десяти юнкеров покинут нас еще до Нового года. Так всегда было — и так будет. Слабые не задерживаются. Но те, кто останется — станут друг для друга новой семьей. — Ротный сложил на груди могучие ручищи. — А я, лейб-гвардии штабс-капитан Симонов Валерий Павлович, с сегодняшнего дня и на ближайшие три года стану вашей мамой и папой.
— Но сиська у меня одна, — негромко прокомментировали справа. — Так что будете… употреблять по очереди.
По сравнению с выверенным — а потому сомнительным — юмором ротного выступление соседа показалось чуть ли не блестящим экспромтом. И я не выдержал — и заржал. Не то, чтобы действительно громко, но…
— Господин юнкер, я сказал что-то смешное? — рявкнул ротный.
Ну вот, приплыли. В первый же день…
Я уже приготовился было ответить — осторожно, тихо, вложив в голос как можно больше искреннего раскаяния… Но сосед по строю — тот самый шутник — вдруг меня опередил.
— Никак нет! — заорал он, вытягиваясь по струнке. — Виноват, ваше высокоблагородие!
— Выйти из строя, — проворчал ротный уже без особой злобы — видимо, впечатлился юнкерской лихостью. — Кто таков будешь?
По шагистике нас гоняли знатно — но все же не настолько, чтобы новоиспеченные первогодки выполняли неожиданные и нестандартные команды без проволочек. Парни спереди замешкались, так что моему незадачливому соседу пришлось вопреки уставу протискиваться между ними чуть ли не боком.
— Юнкер Бецкий, ваше высокоблагородие, — заголосил он. — Богдан Васильевич. Выпускник Одесского кадетского корпуса!
Как ни странно, почему-то казалось, что все происходящее доставляет парню искреннее удовольствие. Перед тем, как встать перед похожим на грозовую тучу ротным, он каким-то немыслимым образом умудрился на мгновение оглянуться и хитро подмигнуть мне.
Будто хотел сказать — погляди, что сейчас будет.
— Бецкий, значит… — Ротный задумчиво оглядел тощую фигуру в юнкерской форме с головы до ног. — Фамилия у тебя больно странная… И Дар имеется.
— Так точно, ваше высокоблагородие! Имеется.
— А сам чьих будешь?
— Так я… этот, как ваше высокоблагородие сказать изволили. — Бецкий пожал плечами. — Кухаркин сын.
На мгновение оба смокли. И просто смотрели друг на друга — будто то ли обменивались мыслями, то ли еще что-то. Казалось, между ними происходит какой-то диалог, о содержании которого все остальные могли только догадываться.
И длился этот диалог недолго.
— Становись
— Смекнул, ваше высокоблагородие, — кивнул Бецкий — и тут же поправился. — Так точно!
— То-то же. Ступай.
Ротный говорил еще что-то — но недолго. То ли все формальности уже и так были соблюдены, то ли странное выступление Бецкого почему-то отбило у лейб-гвардии штабс-капитана охоту растягивать приветственную речь — уже скоро она закончилась. Но я почти не слушал. Вместо этого украдкой разглядывал виновника всей кутерьмы … а заодно и своего спасителя.
Внешности он, надо сказать, был весьма необычной. Рослый — чуть выше меня, если уж стоял в строю справа — но такой тощий, что даже пошитый по меркам парадный китель висел на нем мешком. Длинная шея торчала из форменного воротника-стойки чуть ли не на локоть и увенчивалась головой. Круглой, носатой и из-за короткой стрижки казавшейся непропорционально маленькой — по сравнению с телом. Подбородок Бецкий выбрил чуть ли не до блеска, но в комплект к жиденьким рыжеватым усикам оставил по бокам неожиданно роскошные бакенбарды. Несуразные, неуместные… но при этом предназначенные для вполне определенной цели.
Даже частично укрывшись за ними, уши Бецкого выглядели огромными — я бы поставил свой наградной кортик и пятьсот рублей в придачу, что их кончики торчали за края форменной юнкерской фуражки. Тут же подумалось, что парень мог бы спрыгнуть с самой крыши училища без малейшего вреда для себя. Случись такое — ветер тут же подхватил бы его под уши и аккуратно опустил на мостовую — разве что унес бы куда-нибудь в сторону Зимнего.
Вот бы государыня удивилась.
— Чего уставился? Уши мои нравятся? — довольно ухмыльнулся Бецкий, когда ротный отвернулся. И, не дождавшись ответа, продолжил: — Понимаю. Выдающиеся, между прочим, уши.
Вне всяких сомнений. Настолько, что разглядывая их я даже пропустил финал речи почтенного лейб-гвардии штабс-капитана… между прочим, по совместительству мамы и папы.
— Господа юнкера — вольно! Разойдись! — скомандовал ротный.
И я уже было решил, что все интересное на сегодня уже закончилось…
— … А господина юнкера Бецкого я попрошу задержаться. — Ротный безошибочно выцепил в толпе взглядом тощую лопоухую фигуру. — И прихватите с собой вашего товарища Горчакова.
Значит, уже заметил. И все знает… хорошо это или плохо.
— Ну вот… — едва слышно вздохнул мой собрат по несчастью. — Чуть что — сразу Бецкий.
В его голосе сквозило столько глубокой тоски, что я на мгновение даже поверил, что грядущий разнос от ротного стал для парня чем-то неожиданным… или неприятным.
Ничего подобного. Наоборот — он явно обрадовался. Его разве что чуть смутился, что попал под раздачу со мной на пару, а не в гордом одиночестве. Шагая на расправу к Маме и Папе, я поймал взгляд Бецкого — слегка виноватый, но все равно веселый и довольный.