Горец. Кровь и почва

Старицкий Дмитрий

Я машинально нажал на спуск пулемета, но верный надежный ''гочкиз'' только клацнул ударником - патроны кончились.

И я просто-напросто швырнул в Тортфорта тяжеленной железякой.

Не добросил.

А жаль.

– Зачем тебе сын? Тебя все равно повесят за измену, - крикнул я ему, задвигая за спину Элику и Митю.
– А так хоть один Тортфорт останется на развод. Но уже как рецкий дворянин.

– Ненавижу!
– заорал Тортфорт и поднял автомат.

Что-то перестал мне нравиться этот глобус.

Громкий металлический щелчок показал, что и у врага тоже кончились патроны. Уф-ф-ф-ф-ф!... это ж какая эйфория сразу окутала всего меня.

– Стой там, где стоишь, если жить хочешь, бывший майор, - крикнул я и достал из кобуры ''миротворец'', передернул затвор, одновременно подталкивая спиной своих присных, вдавливая их в поляну меж деревьев с метками, которые я оставил, когда попал сюда, в этот мир. Не забывал при этом Тортфорта держать на мушке.

Тортфорт тут же бросил свой автомат в снег. Не герой. Правильно от него Илгэ детей не хотела.

Что ж... Надо попробовать...

Вряд ли Тортфорт тут один. Подозреваю, что другие, жаждущие нашей крови, просто отстали.

Я взял на сгиб левой руки Митю, продолжая целиться в Тортфорта, хотя попасть в него даже из ''миротворца''... через то расстояние, что нас разделяло весьма проблематично.

– Элика, встань передо мной и прижмись ко мне, - попросил я, когда мы оказались ровно между тремя метками на стволах треугольником по краю поляны.

Руку с пистолетом, направленным на Тортфорта, я положил жене на плечо.

– А теперь мы, закрыв глаза, резко садимся на корточки, - выдал инструкцию.

– И что будет?
– откликнулась Элика.

– Если всё срастётся, то спасёмся, - усмехнулся я в ответ.

– Мы попадем в твой мир ушедших богов?
– спросила жена с невнятной надеждой.

– Да, - ответил я, хотя не был на сто процентов в этом уверен.
– И... на счет три. Присели. Раз...

Глаза Тортфорта были как у волка, который в кустах какает. Он умудрился, пока я разговаривал с женой, вдвое сократить расстояние между нами. И я, прежде чем присесть, в него выстрелил.

Ненавижу гада.

– Получилось, значит, - протянул я по-русски, озираясь на стоящие окрест нас зрелые березы сталинской еще посадки по проекту ''Преобразования природы''. Голые ветки на фоне рыхлого снега напоминали японские гравюры. Ноябрь где-то. Или март. Только уже или еще - не понять. Снег вокруг, но не холодно. Так... плюс-минус ноль.

– И никаких Тортфортов, - усмехнулся грустно. И непонятно было: попал я в него или не попал. Его удача...

Есть такой старый анекдот. Чемпион по пулевой стрельбе стоит у памятника Пушкину и недоумевает. ''Как же так... Несправедливый мир. Попал-то Дантес, а памятник стоит Пушкину?''

– Что ты говоришь?
– переспросила Элика по-рецки.

Я и не заметил, что бормочу все это себе под нос. По-русски.

Причём, не отводя ствола от того места, на котором мы проявились. Вдруг Тортфорт сдуру рванёт за нами?

– Здравствуй мир ушедших богов, будь он неладен, - перешел и я на рецкую мову.
– Ну, что ж давно тебя надо познакомить с моей мамой, - поцеловал я жену в нос.
– Пойдём-ка, милая, в сторонку от этого места, а то засосет, не дай бог, ещё обратно под пули.

Тут мой взгляд упал на пулемет, валяющийся недалеко в снегу. Ручной 'гочкиз'. Мой. От ведь незадача... Вроде как далеко я его зашвырнул. Нехорошо. Как сейчас примут нас в Павшино менты по белы ручки, так и срок мне впаяют за незаконное ношение. Плюс 'три гуся'## за незаконное изготовление оружия - аналогов-то его в нашем мире нет. И Элике тоже - с её плеча свисал левер на хорошем кожаном ремне. Какие тут два патрона, которые менты подбрасывают из жадности, но чтобы можно было честно написать в протоколе ''боеприпасы'' во множественном числе? Ничего им и придумывать тут не надо. Все налицо.

## Т р и г у с я - статья 222 Уголовного кодекса Российской федерации. (сленг)

Огляделся. Нашел место.

Отцепил от ранца малую пехотную лопатку и стал отгребать снег.

А потом еще срезать дерн и долбить смерзшуюся землю.

Элике наказал стоять на атасе и внимательно смотреть по сторонам, чтобы не застукали меня за этим занятием. А сам копал и копал, отбрасывая землю на кусок брезента, запасливо положенный в ранец ещё на хуторе в горах Реции. После первого штыка пошло легче. Земля не успела промерзнуть в глубину.

Землю относил в брезенте метров за двадцать в разные стороны и прикапывал под снег.

Через час в яму наконец-то упал пулемет с последним пустым диском, левер Элики и её же патронташ, мой 'миротворец', снятый с ремня в кобуре и запас патронов к нему, дерринджер Элики, который она хотела припрятать, но не посмела меня ослушаться.

Вроде всё. Больше у нас ничего такого криминального нет. Разве что кортик. Но я с ним не расстанусь - наградной, сойдет за исторический раритет. Да и спрятан он хорошо в потайном кармане бекеши, в который можно залезть как изнутри, так и с наружного кармана.

Брезентовую сумку от пулеметных дисков решил оставить. Будет хоть куда пластиковую соску минеральной воды положить. Дорога дальняя и о ребенке надо заранее позаботиться.

– Зачем ты закапываешь наше оружие?
– с тревогой спросила жена.
– Чем мы себя защищать будем?

– Оружие нас в этом мире не защитит, - пояснил я.
– Наоборот. Нас разлучат и посадят по разным тюрьмам, а сына отдадут в приют. Власти здесь запрещают народу носить оружие. Боятся.

– Чего бояться?
– не поняла женщина.