Горец. Кровь и почва
Шрифт:
Аэродромные роты - и свою, и воздухоплавателей - возглавил мой генерал-майор авиации граф Гримфорт. Тот первым делом загнал расконвоированных пленных, что на моих заводах и стройках вкалывали, обратно за колючую проволоку. Те, конечно, для вида помитинговали, но особо не буянили. И поддержки нападавшим не оказали. Поверили графу, что в случае мятежа ''Кровавый Кобчик'' расстреляет всех. Пленные народ такой: не боялись бы за свою жизнь - не сдались бы в плен.
Часть наземной авиационной обслуги взяла под усиленную охрану заводы. Вместе с полицией
Героем дня стал гвардии старший лейтенант Щолич, что вооружил все унтерские школы с полигона и возглавил оборону, выбив из города находников за реку. Но дальше он не пошел. Оправдывался тем, что сил у него было только на защиту города. Не больше. И тех мало.
''Не быть тебе, Милютин, генералом'' - подумал я, смотря на его спокойное лицо.
– ''Нет в тебе правильной инициативы. Вся жизнь твоя только в пределах инструкций.'' Но высказал другое.
– Вот и держи дальше оборону моего города, - сказал я ему.
– Не забудь только отметить тех гражданских, что тебе помогали.
Рабочие патрули с охотничьими ружьями я уже видел на улицах города. Они тут сами организовались помимо Щолича в ''Комитет рабочего сопротивления'' под руководством Эдмо Мортэна. Не зря же у парня три военных креста, хоть и полученных с той стороны фронта.
– Дай нам пулеметы, - потребовал у меня вместо приветствия сталевар, нянча длинную старую винтовку Кадоша в руках.
– А то эта жила не дает.
''Жила'', как я понял, это Щолич.
Кстати, штришок к характеру, свою саблю, положенную республиканскому офицеру, он не надел.
Стоящие за ним рабочие в патруле, вооруженные вообще охотничьими переломками, дружно закивали, соглашаясь со своим старшим.
– Дам, - сказал я.
– Только для этого надо проехаться во Втуц. На завод, где их выделывают.
– Чего тут ехать?
– удивился инженер.
– Шесть десятков километров вообще. Да не пёхом, а по ''железке''.
Отнял я у Щолича всю школу штурмовиков-автоматчиков. Взял с собой будущих пулеметчиков рабочей милиции города, и поехали на импровизированном составе в столицу герцогства. Семья моя там. Я за них очень беспокоился.
Город Втуц не был на себя похож. На вокзале пусто, грязно и мусорно. Конки не ходят. Горожане по домам сидят, носа на улицу не показывают. По улицам гулко цокают копытами редкие патрули конных егерей.
Ветер разносит по мостовым какие-то листовки и обрывки газет.
Похоже, мы опоздали.
Здание ''Бадон-банка'' выглядело как после еврейского погрома на западной Украине. Разве что куриный пух по улице не летал. В помещении уже никого не было, только перевернутая мебель и деловая документация, разбросанная по полу, заплеванному скорлупками орешков.
Сейф в кабинете председателя правления грубо взломан со стороны задней стенки - там она тонкая. Обменный запас валюты, хранящийся в банке, расхищен. Революция, твою мать... Цели ее не меняются от лозунгов, времени и места. Даже другой планеты.
Большое трюмо - рабочая необходимость деловой женщины на удивление оказалось целым. На боковом зеркале написано вишневой губной помадой: ''Лучше гор могут быть только горы''. А гора у меня во владении только одна - Бадон. Было бы очень здорово, просто прекрасно, если бы они могли вовремя укрыться на хуторе у дяди Оле. Смею надеяться. Альта всегда была предусмотрительной и за золото не держалась. Не зря же она оставила сейф целым, так, что погромщикам пришлось его ломать. Время тратить.
– Всё, пошли отсюда. Надо еще дом свой проверить на том берегу реки, - скомандовал я своей команде.
Но до дома пришлось проведать еще завод, который от находников сам отбился. Все же пулемёты с автоматами делаем - не абы что.
И гвардейский арсенал. Этот тоже остался цел, несмотря на малочисленную охрану. К складам с оружием бандитов не допустили. А там и конные егеря с той стороны реки подоспели.
Плохо сработала только столичная полиция. Разбежалась. А полицмейстер вообще всё время смуты в подвале просидел - ховался сам и семью спасал. А на службу забил.
Дома, в атриуме у колодца лежал уже слегка пованивающий труп Зверзза. Сурово растерзанный. Штыками добивали старого увечного фельдфебеля.
На чердаке, у пулемета, обнаружился труп одного из его пасынков. Убит на боевом посту. Пулей в лоб. Но до него погромщики вроде как не добрались, иначе исправный пулемет так бы не оставили на месте, с собой бы забрали. Не нашли они хитрой лестницы на чердак.
Всё в доме перевернуто вверх дном. Ни одной ценной вещи не осталось. И на удивление целехонький винный погреб.
От живности на хоздворе только пух и перья.
Конюшня и стойла пустые.
Собака застрелена.
У соседей то же самое. В живых только те, кто ходил на гусиную охоту и не был дома во время беспорядков.
Довольно быстро нарисовался взвод конных егерей соседнего полка с вопросом: кто тут шарится по домам обывателей? От них и узнали, что произошло в городе.
Это даже не революция, а чёрте что. На нашем конце орудовали пленные из республики с лозунгами Лиги социальной справедливости, которые все можно вместить в ёмкое ленинское: ''грабь награбленное''. Вместе с ними орудовали и бывшие наши - имперские - воины, которые побывали в республиканском плену. Толпы. Но разбежались резво, когда по ним начали стрелять. Вооружены они были плохо. В основном разным холодняком.