Горение. Книга 2

Семенов Юлиан Семенович

Пусть же ясно встанут перед рабочей партией ее задачи. Долой конституционные иллюзии!»

Витте отодвинул газету» от себя осторожно, долго сидел в раздумье, рисовал профили бородатых старцев на маленьких квадратиках мелованной бумаги, потом вызвал секретаря, Григория Федоровича Ракова, поинтересовался:

– Кто еще читал это?

– Все, Сергей Юльевич.

– Скрытое ликование конечно же царствует в канцелярии?

– О да…

– Давно ли вернулся этот Ленин?

– Положительно не знаю, Сергей Юльевич. Злой, видимо, социалист-революционер. Витте поморщился:

– Он

социал-демократ… Ну, и что прикажете делать? Вам-то кто положил оттиск?

– Когда я пришел, газета уже лежала на моем столе.

– Со всех сторон ведь, а? Со всех сторон шпильки, – вздохнул Витте. – Потребовать ареста редактора газеты и Ленина? Этого только и ждут скандалисты из «Биржевки»…

– Не сочтете ли целесообразным, ваше высокопревосходительство, поручить мне отправить газету на благоусмотрение Петра Николаевича? – осторожно предложил Раков. – Министр внутренних дел, я убежден, предпримет свои шаги.

Витте пожал плечами:

– Понятно, что не в синод надобно отправлять… Помолотил пальцами по столу, взял красный карандаш, поставил напротив статьи огромный вопросительный знак:

– Вот эдак-то будет верно, а?

… Пусть Дурново распорядится, пусть покажет себя, а то все ездит к экс-диктатору Трепову в Царское Село и слезы льет, жалуется на его, Витте, либерализм и на безволие министра юстиции Акимова. Вот и покажите, Петр Николаевич, как надобно поступать в условиях свободы слова и печати, дарованной высочайшим манифестом семнадцатого октября! Вот и покажите, как надобно блюсти закон и корчевать смуту.

Дурново, прочитав статью Ленина, написал на полях: «Директору департамента полиции Эм. Ив. Вуичу. Н. Ленина и редактора Лесневского арестовать немедленно! » Хватит, больше терпеть не намерены, будем руки ломать – или мы им, или они нам.

Гофмейстер Эммануил Иванович Вуич был не просто знатного дворянского рода; Вуичи считались неким средоточием силы в Петербурге, силы, естественно, не решающей, но решения во многом определявшей. Старший брат Василий был женат на Софье Евреиновой – интеллигентность и богатство; Николай, сенатор, счастливо жил с дочерью покойного министра Вячеслава Константиновича Плеве – власть, знание поворотов; Александр состоял при дворе принца Евгения Максимовича Ольденбургского

– поддержка Царского Села.

Ознакомившись со статьей Ленина, гофмейстер вызвал к себе полковника Глазова.

– Глеб Витальевич, голубчик, – сказал ласково, пригласив полковника сесть, – вы мне докладывали, что по ликвидации в Варшаве склада с нелегальщиной было захвачено особенно много социал-демократических брошюр… Я запамятовал, вы называли мне фамилию наиболее читаемого публициста…

– Ленин, видимо.

– А Плеханов?

– Ленин из молодых, крепок и рапирен – говоря языком бель летр… Но в Варшаве-то его особенно широко распространяют, потому что секретарь польского ЦК Феликс Дзержинский – давний поклонник Ленина, здесь, так сказать, личные симпатии.

– Ну, в польских делах вы дока, Глеб Витальевич, я и в них не понаторел еще. А Лениным, случаем, не занимались?

Вуич знал, что Глазов занимался всем. Он метил, и вообще-то имел на это право: интеллигент, смел,

в профессии отменен. В охранке не было принято отдавать свои материалы кому бы то ни было, даже начальству, но Глазов, по мнению Вуича, должен был понимать, что лишь своей постоянной нужностью он добьется необходимого в карьерном росте патронажа.

– Я готов доложить мою подборку по Ленину, – сухо ответил Глазов, подавать себя умел, – но я не хочу, чтобы мои коллеги, занимающиеся непосредственно социал-демократией, были на меня в обиде…

– Есть прелестная новелла, Глеб Витальевич… Некий министр мечтал узнать от могущественного лорда-канцлера, кто будет венценосным преемником больного короля. Лорд-канцлер спросил министра: «Вы умеете хранить тайну? » Тот, обрадованный, ответил: «Конечно! » И лорд-канцлер сказал: «Я – тоже».

Глазов посмеялся вместе с Вуичем, спросил разрешения покинуть кабинет, отсутствовал не более десяти минут и вернулся с папкой, набитой вырезками из газет, одними лишь вырезками – ни рапортов агентуры, ни перлюстрации корреспонденции. Глазов угадал взгляд Вуича:

– Здесь – главное, Эммануил Иванович. Я хочу обратить ваше внимание на те статьи, которые Ленин опубликовал, приехав в Россию из эмиграции. Он восьмого ноября приехал, а уже через два дня «Новая жизнь» начала публиковать его очерк «О реорганизации партии». Через четыре дня он напечатал там же «Пролетариат и крестьянство». Через пять – «Партийная организация и партийная литература». Через восемь – «Войско и революция». Через тринадцать – «Умирающее самодержавие и новые органы народной власти». Через пятнадцать, – монотонно, где-то даже ликующе продолжал Глазов, – «Социализм и анархизм». Через двадцать пять – «Социализм и религия». Вы вправе спросить меня, отчего я вычленил именно эти семь работ, Эммануил Иванович…

Вуич поломал глазовскую въедливую монотонность:

– Оттого, что это – программа, я достаточно внимательно слушал вас…

– Изволите ознакомиться с выжимками?

– Бог с ними… Ваши соображения? – несколько раздраженно спросил Вуич.

– Соображения я высказал, Эммануил Иванович… Что же касается предложений, то они сводятся к тому, чтобы – по возможности массово – изъять социал-демократов большевистского направления, ликвидировать их опорные базы…

– Что вы, право, в большевиков уперлись, Глеб Витальевич?! Меньшевики лучше, по-вашему? Плеханов с Аксельродом союзники нам?!

– Плеханов с Аксельродом нам не союзники, а враги, но они устали, Эммануил Иванович, они старые люди, прожившие жизнь в эмиграции. Им легче принять Думу, высочайший манифест, эволюцию, предложенную государем. Они хотят жить без филерского наблюдения, они хотят выступать с думской трибуны, они ведь с Бебелем дружны, с депутатом рейхстага Бебелем, с тем Бебелем, который заседает в одном зале и с кайзером и канцлером Бюловом.

– Нет, нет, Глеб Витальевич, вы сами напугались и меня желаете напугать… Ленин… Я понимаю – Милюков, его Россия знает, тоже ведь не сахар, тоже против нас пописывает; Гучков, хоть и наш, а кусается; понимаю – Чернов с Гоцем: террор, плащ и кинжал, студенты хлопают. Но Ленин? Нет, Глеб Витальевич, нет!