Горение. Книга 2
Шрифт:
– Чего же?
– Вашего правдивого рассказа. Вы поймите, Микульска, в крае объявлено предписанием председателя совета министров военное положение. Вы понимаете, что это такое?
– Не совсем, я же не солдат, – попробовала пошутить Микульска.
– Вы очень хорошо играете солдат, особенно тех, которые кончили срок службы и отправились на отдых, но никак саблю спрятать не могут… Так вот, военное положение означает, что человек, задержанный на улице с бомбами, может быть застрелен на месте…
– Но я же не знала! Я не могла
– А что, по-вашему, там могло быть? Милая, женщины умеют лгать мужьям и любовникам, но совершенно теряются, сталкиваясь с законом… Ну, согласитесь, вы ведь дали глупые показания: «Ко мне на улице подошел человек, за которым гнались, и попросил взять чемодан». Ну? Глупо же! Кто гнался? Вы видели преследователей? Как они одеты? Сколько их? Опишите.
– Он сказал мне это так искренне, он задыхался… Поймите, я актриса – порыв, эмоции; мне все кажется отчетливей, чем другим, я ведь представлением живу, все время чем-то грежу.
– Значит, вам пригрезились преследователи?
– Наверное…
– Где к вам подошел преследуемый?
– На улице…
– На какой?
– Я не помню сейчас…
– А вы вспомните. Надо вспомнить, Микульска, мы это сейчас в протокол опроса станем писать, это в военно-полевой суд пойдет так что вы уж постарайтесь все дотошно вспомнить, от этого ваша жизнь зависит, жизнь, вы поймите это, время-то особое, анархическое время, слабинку давать мы не вправе – дали уж, хватит! Ну, где?
– На Маршалковской…
– После встречи с Бахом?
– Нет, до.
– В каком месте?
– Возле дома два.
– Зачем глупо врете?
– Я бы на вашем месте так не разговаривала с дамой!
– С кем?! С дамой? Они но улицам ходят, дамы-то! А здесь сидят государственные преступники, Микульска! Люди, преступившие черту закона! Итак, где к вам подошел преследуемый?
– В начале Маршалковской…
– Не врите мне! – Сушков ударил ладонью по столу. – Что он, к вам в пролетку вскочил?! Вы до Маршалковской на пролетке ехали! Мы извозчика опросили! У нас свидетель есть! И вахтер в вашем кабарете описал неизвестного, который у вас был! С чемоданом. Сначала Бах, а потом второй социалист, с бомбами! Что вам сказал Бах? От кого он к вам пришел? Какие дал указания? Ну! Живо,!
– Он… Он ничего не сказал…
– А зачем он к вам приходил? В покер играть? Или, может, он ваш любовник? Может, он коханый у вас?
– Он… Я не знаю… Он сказал, что моей жизни угрожает опасность…
– Какая опасность? От кого?! – Сушков усилил ритм, он вколачивал вопросы, словно гвозди, одним ударом – и по шляпку.
– Он сказал, что мне угрожают злоумышленники…
– Так бы сразу и говорили, черт возьми! Какие злоумышленники? Шантажисты? Грабители? Насильники?
– Грабители… Он сказал, что они повсюду меня преследуют…
– Он описал их?
– Я не помню…
– Вспомните!
– Нет… Не знаю… Я сейчас ничего не помню…
– Больше
– Нет!
– Приказов от партии не передавал?
– Нет, нет! Какие приказы? От кого?!
– А почему он скрыл от вас свою профессию?
– Я… Почему скрыл?
– Разве признался, что работает сапожником! Неужели он сказал вам об этом?!
– Нет, нет, не говорил…
– А может, он даже обмерял вашу ногу?
– Нет. Я не помню…
– Не врать! Обмерял? Или не обмерял? Да или нет?
– Я не понимаю, какое это имеет касательство к делу?
– Главное! Извольте ответить: да или нет?
– Вы его спросите, я не помню, ну, право же, не помню!
– Он ответил уже, теперь я вас спрашиваю!
– Но я ему верю… Что он сказал – то и было…
– Да или нет? В последний раз спрашиваю!
– Нет!
Сушков взял папку, открыл ее и зачитал Микульской:
– Я, Бах Ян Вацлав, показываю, что обмерил ножку пани Микульской у нее в гримуборной и сторговал цену – девять рублей золотом. Никаких других разговоров, кроме как о баретках, я с нею не вел, на Маршалковской встретил ее случайно и, выполнив ее просьбу, донес чемоданчик фирмы «Брулей и сын» до вокзала.
Сушков читал липу, по чистому листу бумаги читал – был убежден, что женщина не попросит протокол допроса, ничего в этом деле не понимает; несчастный инструментарий хитроумной операции, задуманной полковником, – всего лишь.
– Ну? – спросил Сушков. – Что на это скажете? По-прежнему верите Баху или сомнение появилось?
– Чего вы хотите от меня? – Микульска не удержалась, заплакала. – Это какой-то ужас… В чем я виновна? Чего вы добиваетесь?
– Я добиваюсь правды. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все. От начала и до конца…
– Микульска вытерла слезы тонкими пальцами и сказала: – В таком случае я желаю говорить с Игорем Васильевичем Поповым…
– A y нас нет никакого Попова, – ответил Сушков. – Кто такой – Попов?
– Как так нет Попова? – ахнула Микульска. – Он же начальник Варшавской охраны!
Сушков рассмеялся, не разжимая рта:
– Кто вам сказал, что Попов начальник охранного отделения? Очень мне это интересно узнать…
– Мои друзья…
– А как зовут ваших друзей?
– Вы же все равно их не знаете!
– Да?
Сушков поднялся, глянул на часы, глянул причем украдкою, и сказал:
– Пойдемте.
Микульска, не спросив даже, куда ее ведут (это сразу же отметил Сушков), покорно поднялась со стула и двинулась к двери.
Сушков спустился с нею на второй этаж, распахнул дверь кабинета номер девять, офицер вскочил из-за стола, щелкнул каблуками, но Микульска даже не заметила ничего этого, потому что завороженно, не скрывая ужаса, смотрела на того человека, который приходил к ней в театр с чемоданчиком. Сейчас он сидел понуро, руки и ноги в кандалах, волосы спутаны, закрывают глаза, рот дергало тиком.