Горение. Книга 3
Шрифт:
– Что ответили?
– Сказал, что на днях вернетесь… Свяжусь… Доложу…
– Хм… Вот что, Иван Васильевич… Войдите-ка с ним в контакт не сегодня, так завтра… И попросите его написать письмо на мое имя – чтоб я мог с документом обратиться к Курлову… Основание нужно для встречи, иначе – рискованно…
– Они вам откажут, Александр Васильевич… И Курлов откажет, и Виссарионов…
– А Карпов? Все-таки я его своим преемником назвал, не кто… Неужели и этот лишен чувства благодарности?
– Нет, он
– Мне нужно письмо, – упрямо повторил Герасимов. – Пусть Курлов откажет…
Достал из кармана портмоне, отсчитал пятьдесят рублей – помнил, что Доброскок из осведомителей, зазря не рискует.
– Найдите кого из наших стариков, прикройте спину, пусть они будут с вами постоянно. Посулите еще сотню – если дело будет закончено успешно. А это, – он достал тысячефранковую банкноту, – для подарка дражайшей половине, вам ее вкусы известны, вы и поднесите, у нее ж послезавтра день ангела, если не изменяет память?
Доброскок посмотрел на Герасимова восторженно:
– Ну и дьявол же вы, Александр Васильевич! Что за счастье с вами работать!
– Мы еще не работаем, – ответил Герасимов, посуровев. – Мы готовимся. Работа начнется, когда я получу письмо… «Милостивый государь, поскольку я был брошен известными вам людьми на произвол судьбы в Париже, необходимость нашей встречи не нуждается в разъяснении. В случае, ежели вы от нея откажетесь, всю ответственность за последующие события вам придется нести перед Богом и вашей совестью, коли она в вас сохранилась. Южный».
С этим письмом Петрова, позвонив предварительно своему преемнику, полковнику Сергею Георгиевичу Карпову, генерал и отправился в свой бывший кабинет, столь дорогой его сердцу.
Карпов принял его дружески, хотя, как и Виссарионов, старался не смотреть в глаза, был излишне экзальтирован, расспрашивал о здоровье так, будто был лечащим врачом Герасимова, отдавал ничего не значившие сплетни – никаких имен, ни одного упоминания о новых делах; будто с каким бомбистом говорил – перед началом вербовочной беседы.
Герасимов тем не менее ответил на вопрос о здоровье, однако, когда Карпов – сразу же после обязательно-протокольных пробросов – начал извиняться, ссылаясь на то, что вызывает Виссарионов, генерал остановил его достаточно приказно:
– Погодите, полковник. Надо обсудить дело, которое известно Петру Аркадьевичу… Вы, полагаю, помните Петрова?
– Ну как же, слыхал…
– Нет, вы не только слыхали о нем, Сергей Георгиевич. Вы им занимаетесь. И я говорю сейчас не только от своего лица. Что вы намерены сообщить мне для передачи Столыпину?
– Александр Васильевич, – чуть не взмолился Карпов, – не ставьте меня в жуткое положение! Мне запрещено
Герасимов удовлетворенно кивнул, подумав, что на провинциала, только три месяца как переселившегося в столицу, употребление фамилии премьера без обязательных титулов не могло не произвести нужного впечатления.
– Кем запрещено, Сергей Георгиевич?
– Генералом Курловым.
– А Виссарионов?
– Он также рекомендовал мне не вступать с вами в разговоры по поводу Петрова… Мне поручено вести «Южного» совершенно самостоятельно.
Герасимов снова кивнул и, достав письмо Петрова, привезенное Доброскоком, попросил:
– Приобщите к делу, Сергей Георгиевич, пригодится. Тот пробежал текст и обхватил голову руками:
– Бред какой-то! Ну отчего мы с вами не можем вести его вдвоем?! Кому это мешает?!
– А вы как думаете? – спросил Герасимов и, не дожидаясь ответа, поднялся, кивнул и вышел из кабинета.
В два часа ночи – после того, как Герасимов доложил Столыпину дело и получил от премьера устную санкцию на работу, – Доброскок вывел Петрова из «Метрополя» проходными дворами, посадил на пролетку и отвез на квартиру, снятую им на Пантелеймоновской улице.
Герасимов обнял Петрова, который как-то обмяк в его руках; спина, однако, оставалась напряженной; ощутил легкий запах алкоголя, хотя помнил, что раньше агент никогда ни водки, ни финьшампаню не пил, кивнул на Доброскока – «это друг, верьте ему, как мне, если со мною что-либо случится, он спасет вас», сказал подполковнику, чтоб тот вернулся через три часа, и повел позднего гостя к столу, накрытому наспех: ветчина, сыр, копченая рыба и две бутылки – водка и ликер (отчего-то вспомнил Азефа, попросил привезти шартрез).
– Ну, рассказывайте, – сказал он, усадив Петрова напротив себя.
– О чем? – спросил тот каменно.
– О том, как провалились, – ответил Герасимов, вздохнув. – По вине новых начальников имперской полиции… Хоть и я с себя ответственности не снимаю.
– Если знаете, чего ж спрашиваете?
– Чтобы найти единственно верный выход. Помните пословицу: «и волки сыты и овцы целы»? Вот и будем считать это отправным посылом в нашей задачке. Кого поручили убить? Давайте начнем с конца, а не с начала.
– Вас.
– Савинков? – сразу же просчитал Герасимов, поэтому и спрашивал-то утверждающе; Бурцев вне террора, – значит, Петровым занимались боевики; хоть там и смута, безвластие, но крепче фигуры, чем Борис Викторович, нет.
– Коли известно, зачем спрашивать? – устало повторил Петров.
– Спрашиваю для того лишь, Александр Иванович, чтобы спасти ваше честное имя – для социалистов-революционеров.
– Это как понять?
– Да так и понимайте. Вы динамитом должны меня поднять?