Гори, гори ясно
Шрифт:
Каменюк и камушков всех форм и размеров было столько, что впору собирать сад камней. Затянутые зеленым мхом, булыжники и глыбы, они выступали, как бы произрастали из земли.
— А это, батя говорил, — с энтузиазмом откликнулся Ваня и запрыгнул с разбегу на один из мшистых валунов. — Как святилище порушили, с округи навезли валунов, чтобы среди них не можно было найти тот, который стоял над источником.
— Ты сам в это веришь? — сверкнуло лукавство в глазах Макса. — В богов старых, в целебные источники?
—
А что, не такая и редкость, когда самый очевидный ответ и есть верный. Если так, нам бы удалось здорово сократить поиски.
— Милку когда где находили, по-разному, — ответил сначала мне Ваня. — А в бесовщину и в боженек пусть батя верит. Как по мне, шизанулась Милка, и все тут. А мы с ней носимся, как с писаной торбой.
— Услышано, — Макс негромко присвистнул. — Дальше мы вдвоем. Дружище, проводи гражданина.
Это он к Полкану обратился, если что.
— Не, я... — парень не договорил.
Его нога скользнула по мху, подогнулась, а руки взметнулись в попытке ухватиться за воздух.
Рванулся с места к младшему хозяину пес белой молнией.
Что-то треснуло, что-то хрустнуло.
— У-и-и, — на высокой ноте простонал Ваня, с превеликим удивлением щупая вывернутую конечность. — Кажись, сломал.
Шпала шустро очутился возле родственника жены, тронул пострадавшую ногу, затем потянул, толкнул... Щелчок!
— О! — только и успел обозначить свое удивление парнишка.
— Перелома нет, вводная та же: до дому с Полканом и с песней, — легкомысленно махнул рукой Находько. — Чего сидим, кого ждем? Святого Пенделя, епть?
— А... — Ваня хлопал глазами. — Что я своим скажу?
— Как что? Шел, шел, упал, очнулся — штаны порваны.
Не церемонясь, Макс поднял на ноги племянничка, развернул лицом к деревне и придал ускорения толчком. Умный пес потрусил рядом с ошеломленным подростком.
— Едрить-коптить, наконец-то, — приятель аж рыкнул вполне по-звериному в конце фразы. — Язык как помело. АБ, Ивана-дурака не слушай, а все, что говорит Матвей, дели на два.
— По причине? — уточнил я на ходу, углубляясь в лес.
— Когда тут вроде как делали бдыщь, Матвею было года два, два с половиной, — ответил приятель. — Что он может помнить? Эт раз. Два-с: дед его — из семьи купцов. Они по-своему слышат мир, через звон монет. Стало реже падать в кошелек? Худо. Жопу ассигнациями не подтереть? Совсем хренота.
Логика в его словах имелась. На что в нашем доме не затрагивали политику, равно, как и не смотрели новости, и почти не читали газет, но даже в такой среде я понимал простую вещь: перемены — это не всегда для всех благо. Если хорошо тебе, не обязательно хорошо и другим. Или плохо тоже всем.
— Тут раньше денег крутилось:
— А потом вдруг перекрылся денежный поток, так? — я понимающе усмехнулся.
— В тыблочко, АБ! — вернул усмешку Шпала. — А еще я не первый год знаю Матвея. Он верой не блистал раньше гребаным брюликом в куче навоза. Не. Вот как Милку накрыло, так его начало бросать во все стороны. Зырь: про Макошь ему кто сболтнул, дед ревматоидный? Ага, щаз. Это он наверняка к бабкам местным, шептуньям, ходил. Там накрутили, навертели, почва-то благодатная, и семья не из голодранцев. Бабке тоже кушать хотца.
— Сегодня на одного верующего может стать больше, — я фыркнул, вспомнив красочное падение Вани. — Ты его и спровоцировал. Сказка: Иванушка-дурачок и коварный злой волчок. Вообще, тебя послушать, и все совсем не так было, как нам только что нарассказывали. Ты же вроде не из этих мест родом?
Макс аккуратно обогнул здоровую паутину. Чем глубже в лес мы заходили, тем больше попадалось этих ловушек для насекомышей.
— В отличие, епть, от Иванушки-дурачка, у волчка на плечах есть башка, — сказал он. — И волчок не привык жить по чужой указке. Матвей неплохой мужик, и за дочь боится, но судит однобоко с чужого напева.
— Ты часовню видишь? — теперь полотно паутины пришлось огибать уже мне. — А я нет. И не пора ли нам лесного хозяина одарить, башковитый волчок?
Нам с собой хозяйка завернула поесть, а пока она это делала, Находько как бы невзначай вытряс цельную буханку хлеба домашнего приготовления. И пару пирогов.
— Дары сюда клади, — предложил мне дедуля, которого еще секунду назад на пне не было, больше того, не было там и самого пня. — Хороший пень, опята родит.
Был он — дедуля, не пень — сказочно броваст, как две густые еловые ветки вместо бровей по лбу пролегли.
Дедок спрыгнул с пня, уставился на меня снизу-вверх.
— Воля твоя, лесной хозяин, — я выложил на пень выпечку, прибавил к ним положенные слова.
— Интересные у меня нынче гости, — нехитрые дары исчезли в котомке за спиной лесовика. — С пониманием. С чем, говорите, в лес мой пожаловали?
— Да вот, привел приятеля, спросить у трухлявого пня на трухлявом пне, как оно взаправду было со святилищем, — шагнул вперед Шпала. — А если нам ответ не особо понравится, тут мы и проверим, хорошо ли пни горят.