Горицвет (сборник)
Шрифт:
— Ну вот, тебе на день хватит. Ешь, а я побегу поиграю.
Взбежала по кедру на макушку и ну по веткам скакать. И призадумался тут Бурундук, раскинул умом. Нет, думает, плутовство это: час работать, день гулять. Он думал, что Белка весь день будет ему орешки грызть, а она за полчаса управилась.
И сказал Бурундук Белке:
— Не нужна мне такая помощница: ты на меня всего полчаса трудишься, а я тебя весь день корми.
— Так я же тебе на весь день орешков нагрызаю, тебе же больше не надо.
— Все равно плутовство
И теперь по всем дням сидит Бурундук у пенечка и колет на нем орехи камешком. Один раз попадет по ореху, а три раза по пальцам. Плачет от боли, а Белку не зовет: уж больно быстро она с работой управляется, за что ее кормить?
ИМЕНЕМ ОТЦА
Жил в степи Хорь. Бывало, стоило ему только высунуть голову из норы, как все суслики прятались. Больно он ловко расправлялся с ними. Где найдет, там и придушит.
— Будешь, — говорит, — знать, как таскать зерно с колхозных полей.
Вот какой это был Хорь. По всей степи о нем слава добрая шла. По сто двадцать сусликов в год съедал, а душил еще больше. Но и он жил-жил да и умер. А сын и теперь живет. Но он совсем не в отца пошел. Ленивый — жуть. Только отцом и славен.
Придет к какому-нибудь хорю в гости и говорит:
— Ты знаешь, у меня отец какой был?
И начинает об отце своем рассказывать. Рассказывает-рассказывает и вдруг спросит:
— У тебя не найдется поесть чего-нибудь? Что-то проголодался я будто.
Как не угостить чем-нибудь сына такого знаменитого отца. А Хорек поест, скажет:
— Да, великим Хорем отец мой был.
И опять начинает об отце рассказывать. Рассказывает-рассказывает и спросит между прочим:
— А у тебя не найдется чего-нибудь в дорогу мне, а то вдруг поесть захочу.
Так и ходит по гостям всю свою жизнь; сегодня к одному, завтра к другому. По всей степи известен, как и его отец. И когда видят хори, идет он, говорят своим детям:
— Вон идет тот самый Хорек.
— Какой?
Да который именем своего отца кормится.
А сын великого Хоря останавливается возле кого-нибудь и говорит: — Ты знаешь у меня отец какой был?
Но все уже знают, зачем он говорит это, и несут угощение: нельзя же отказать в еде сыну такого знаменитого отца.
АКУЛА
Жил-был кит. Звали его Кашалот. Вместе с ним в том же океане жила и Акула. У нее была большая пасть и крепкие зубы. Была она жадная, загребистая. Хапала своей пастью все, что попадало на глаза. Увидит, плывет что-то, и сразу —: хап! Съестное, несъестное — хап! Сперва хапнет, а потом почувствует, что есть нельзя, выплюнет. Где она появлялась, все хоронились кто куда, а она плыла с разинутой пастью и хапала, хапала, хапала все, что встречалось на пути.
Соседка она была
И спрашивала с прдковыркой:
—. Ты все цедишь?
— Цежу, — отвечал кит и спрашивал в свою очередь: — А ты все хапаешь?
Акуле это слово не нравилось, и она поправляла Кашалота:
— Не хапаю — хватаю.
Иногда она говорила киту:
— Шальной ты какой-то. Сам длинный, а ум короткий. Иметь такой захватистый рот и выцеживать креветок. Мне бы такую пасть, как у тебя, я, знаешь; сколько нахватала бы всего.
Цо она и своей пастью хватала немало. Кит сколько раз предупреждал ее:
— Ох, ты и дохапаешься когда-нибудь.
А она отмахивалась от него:
— В океане мне, кроме тебя, бояться некого. А ты обидеть не можешь, я знаю.
И распахивая пошире огромную зубастую пасть, хапала, хапала, хапала все, что встречалось на пути.
По утрам она поднималась из глубины наверх и смотрела на красное солнце. Эх, дотянуться бы до него, отхватить бы кусок поувесистее, узнать, какое оно на вкус, это солнце.
По нескольку раз на день она разгонялась изо всей силы и, выныривая из океана, кидалась в небо. Но солнце было высоко, и Акула напрасно щелкала зубастой пастью.
Звезды она не любила: мелкие, как креветки. Их пусть кашалот выцеживает.
— Мне звезды не нужны, — говорила акула. — Мне бы солнца кусок.
Но вместо солнца хапнула она однажды крючок с наживкой. Сперва хапнула по привычке, а потом почувствовала, что есть нельзя, хотела выплюнуть, да не смогла: крепко вцепился крючок в желудок.
Лежала акула на мокрых досках палубы и глазом смотрела на солнце. Всю жизнь она мечтала дотянуться до него и попробовать, какое оно на вкус.
Акула разевала зубастую пасть, но солнце и теперь было слишком далеко.
ОТУЧИЛСЯ
Навадился медвежонок Ивашка выпрашивать все у Мишука. Что ни увидит у него, сейчас же лапу тянет — дай. Надоело это Мишуку. И решил он полечить его от этой йривычки. Приходит к нему и говорит:
— А сегодня мне мать дала...
А Ивашка и дослушивать не стал, чего же мать Мишуку дала, поскорее лапу вытянул:
— Дай мне, Миша... Ну хоть немножко.
А Мишуку только этого и надо — чтобы попросил он.
— Зачем же, — говорит, — немножко. Если уж делиться, так честно — поровну.
Размахнулся и шлепнул Ивашку по шее.
Ты чего дерешься? — возмутился Ивашка и уже кулаками замахал было.
Но Мишук остановил его.
— Не дерусь, — говорит, — а делюсь. Мне мать сегодня два раза по шее дала. Я тебе честно, как обещал, половину отдал. Я всегда тебе все даю, что ты просишь.