Горицвет. лесной роман. Часть 2
Шрифт:
– Пейте, - прозвучало над самым ухом, - и в рот потекла ледяная горечь, пахнувшая мятой.
Спустя минуту воздуху стало как будто больше, красное марево перед глазами начало растворяться. Грег, сам сделав пару глотков, опустил в карман плоскую стальную фляжку.
– Вам лучше?
– Он заглянул ей в глаза, и Жекки пошатнулась от вспыхнувшего перед ней черного пламени.
Грег уже не был спокоен. Он снова усадил Жекки на стул, и она, превозмогая бьющую изнутри дрожь, заставила себя остаться на этом месте. Грег отпоил ее "поликарповкой", волшебным снадобьем доброго лесника, которого тоже предал. Ее он обманул с целью вполне заурядной, и с
Грег никогда не имел ничего общего с Серым. Грег - обычный мерзавец, обставивший ее, как шулер младенца. В нем никогда, ничто не указывало на сходство с человековолком, и если бы она не подслушала дурацкий разговор в трактире, если бы не убедила себя, что Серый и Грег - это одно и то же, то ничего бы вообще не было. По временам смущало какое-то знакомое выражение на его лице, беснующийся огонь в глазах, похожий по ощущению на огонь в глазах Серого, но это только потому, что Грег умел прикидываться таким, каким его хотели видеть окружающие. Иногда он был мил и весел, он подарил ей сказочную бальную ночь и такое же незабываемое продолжение, но это только потому, что он всегда заботился об исключительности своих удовольствий. Не его вина, что минувшее удовольствие оказалось взаимным. А теперь все кончено, она оскорблена и растоптана, и Аболешев... При мысли об Аболешеве из ее глаз вновь закапали слезы.
"Что же я натворила, боже мой, как позволила втянуть себя во все это, как разрешила Грегу увлечь себя, что сделал со мной этот бессовестный человек, что теперь будет?.."
– Жекки...
– Грег стоял совсем рядом, глядя сверху на ее безжизненную фигурку с опущенной головой и маленькими руками, по-детски прилежно уложенным на коленках. Лицевой мускул на его скуле подрагивал и твердые пальцы, одолевая напряжение, то и дело сжимались.
– Что вам еще от меня нужно?
– спросила она тихо, испугавшись потусторонности собственного голоса.
С ней что-то случилось. Внутри сделалось так же пусто и гулко как в пустынной галерее пустого заброшенного дворца. Только сжатый до точки жаркий комок сердца все еще бился посреди огромной вселенной, и его жар и трепет упрямо не давали пустоте окончательно переступить хрупкую телесную границу, дабы слиться с внешней беспредельностью.
– Вы так потрясены моей откровенностью, что не сможете мне ее простить?
– спросил Грег натянуто спокойно.
– Поверьте, она была необходима нам обоим.
– Не хочу вас слышать, - пролепетал чей-то чужой тихий голос.
– Что ж.
– Он замолчал, и прибавил с усмешкой: - А я-то думал, вам непременно захочется узнать, кто же такой ваш Серый.
– Едкий антрацитовый блеск пробежал по его загоревшимся глазам. Жекки услышала в этих словах что-то такое, от чего жаркий комок внутри больно дернулся, ударившись с размаху о грудную клетку.
– Говорите, - снова пролепетал чужой потусторонний голос.
– Это не так легко.
– Грег снова разжег спичку о подошву ботинка и с принужденной расслабленностью навалился на стену, раскуривая сигару.
Терпкое благоухание опять расползлось по сумрачному пространству галереи, и у Жекки от остроты и резкости этого запаха, будто от нахлынувшего вместе с ним чувства только что утраченного счастья к глазам подступила горячая слезная муть.
XXXVI
– Говорите, - повторил не ее голос.
– Как хотите, - продолжая разыгрывать
– Никак не ожидал, что моя честность произведет такое... в общем, я думал, что наш разговор пройдет как-то иначе. Но Жекки, дорогая моя, вам действительно лучше узнать об этом, потому что оставлять все, как есть, невозможно. Я не могу оставить вас, Жекки, неужели не ясно? Так что... в общем, слушайте.
Возвращаюсь к тому месту, на котором вы меня прервали вопросом про дневник с инициалами А и Р. Я говорил о младшем брате последнего Мышецкого князя, Андрее Юрьевиче, получившим в наследство ту самую подлинную власть над землями предков, которая стала неразрывна с чудовищным искажением человеческого естества для всех его потомков. Хочу подчеркнуть - именно потомков князя Андрея Юрьевича Мышецкого, а не потомков его старшего брата. То, что потомки у князя Андрея имелись, вопреки данным большинства генеалогических справочников, выпущенных у нас в отечестве, первым, возможно, догадался как раз мой ученый прадед.
Из летописей было известно, что Андрей был женат на дочери литовского магната из рода Гедимина, Ядвиге Витольдовне. Отсюда прадед предположил, что следы детей Андрея и Ядвиги, если таковые имелись, следовало бы искать в западнорусских или прибалтийских исторических хрониках, поскольку вполне вероятно, что Андрей Юрьевич, предчувствуя печальную участь Мышецка, отправил свою семью под опеку тестя. И это предположение вполне подтвердилось. В коротенькой заметке от 1816 г, подготовленной прадедом для нижеславского альманаха, но так и не отправленной из Флоренции, где он тогда жил, князь Андрей Федорович рассказывал, как подчас удивительно складывалась судьба невольных русских беженцев конца пятнадцатого века.
Дети князя Андрея Мышецкого - двое маленьких сыновей - воспитывались в замке их литовского деда, князя Глинского. Тот постоянно воевал с соседями - московитами и немецкими баронами, ленниками бранденбургского курфюрста, и однажды по мировому соглашению с таким вот бароном вынужден был передать тому в качестве заложников обоих внуков. Дальше их судьбу можно было прослеживать с полным удобством, поскольку немецкий педантизм и точность исторических данных не подлежат сомнению.
Один внук-заложник вскоре умер во время чумы, поразившей владения барона, а вот второй... Второй выжил и, мало того, получил воспитание наравне с детьми своего, если можно так сказать, поработителя. Ни мать, ни дед так и не дождались его возвращения домой. Они умерли, и мальчик остался на чужбине совсем один. Но надо признать, ностальгические муки были ему чужды. Будучи пятнадцатилетним мальчишкой, он поучаствовал в каком-то мелком сражении на границе с Польшей, после чего получил прекрасную возможность продолжить военную практику в качестве оруженосца в армии бранденбургского курфюрста.
Видимо, военная доблесть молодого воина настолько выходила за рамки предписанной нормы, что в двадцать один год он удостоился посвящения в рыцари по всем канонам древней европейской традиции. Вновь посвященный рыцарь, рыцарь в одном щите, то есть, не имевший своих вассалов, получил герб. Его описание мы находим в Дрезденском гербовнике 1501 года: "Щит разделен пламениевидно на две части. Верхняя - диамантовая, нижняя - червленая, а по середине - серебряный цветок, заходящий на оба поля. Намет на щите червленый, подложенный серебром". Для наших целей особенно занимателен девиз: Lumen Caeli, Sancta Rosa. <Свет небес, святая роза > - Грег остановился и пристально посмотрел на Жекки.