Горицвет

Долевская Яна

Судя по всему, Мучников ждал этой почты с не меньшим нетерпением, чем смотритель, и Дудырев, отлично понимая еще не высказанное пожелание рыбного торговца, собирался всячески ему поспособствовать. Но чтобы уговорить почтальона им обоим пришлось изрядно попотеть. Почтовые правила решительно запрещали брать с собой в дорогу посторонних. И пока ямщики пили в задней комнате чай, кучер запрягал новую упряжку с норовистой Касаткой слева от пегого коренника, а Дудыриха потчевала почтальона, подсовывая ему под нос вместе с дымящимся в стакане чаем калачи и масло, Дудырев во всю увещевал гостя, напирая на краткость оставшегося пути. Мол, что тут

такого, каких-то тридцать верст и вот она железная дорога, а они-с люди почтенные, торопятся и им здесь дольше ну никак не возможно оставаться.

«Да поймите же, вы, черт побери, — по-своему убеждал Мучников, — сегодня мне хоть тресни, а надо успеть на московский поезд. Уже итак все сроки просрочены, и через день в Москве у меня назначено такое важное дело, что черт его дери, никак нельзя отменить. Сотня тыщ капиталу стоит на кону. Понимаете ли вы, а, уважаемый?» Почтальон угрюмо молчал, не спеша отхлебывл чай, вкусно хрумкая сахаром. Мучников все же не утерпел. В передней, притиснув к стене упрямца, вложил-таки ему несколько свернутых вместе кредиток.

Почтальон, не взглянув на них, отпихнул от себя купца и, спускаясь по ступенькам во двор, бросил, не оглядываясь, несколько слов: «Извольте поторопиться, я не могу долго ждать». Мучников немедленно воспрял духом и засобирался. На том же крыльце, передавая увесистый чемодан Сому, он опять столкнулся с Грегом.

— Вот, возьми, Налимыч, — сказал тот, вынув что-то из бокового кармана.

Мучников не сразу сообразил, что это.

— Помилуй, с ума ты сошел. Я проиграл, ты выиграл, так к чему же?

— Мне не нужно, — уверенно возразил Грег, — и потом, ты же понимаешь — я передернул, и не раз. Можешь принять это, как плату за развлечение.

Мучников не верил. Все-таки двадцать тыщ, не шутка. В его понимании ни один человек не был способен отказаться от таких денег по доброй воле, даже если они достались ему бесчестно. «Чего доброго еще, пожалуй, потом захочет, чтоб и я ему тоже что-нибудь вернул». И все же деньги пришлось взять, иначе они просто упали бы на пол. Грег красноречиво давал понять, что вот-вот выпустит их из рук.

— Ну как знаешь, — проговорил Мучников, пряча пачку за пазуху — Не поминай лихом.

— За мною, братец ты мой, не заржавеет. Да и ты, чай, не собираешься сидеть в этой дыре. Вчера еще говорил — с утра ноги твоей здесь не будет. Так глядишь, и свидимся через пару недель в Славянском Базаре. А? Чем черт не шутит?

Грег ничего не ответил, и молча пожал протянутую на прощание руку.

«Ну, черти, везите меня», — Мучников, кряхтя, взобрался в тарантас, уселся рядом с почтальоном, и тот слегка толкнул ямщика, подав знак к отъезду. Лошади резво рванули с места, и тройка, забряцав бубенцами, стремглав вылетела за ворота.

XI

Дудырев с облегчением посмотрел им вслед. «Ну вот и еще один убрался с глаз долой», — подумал он, входя в сенцы. В доме его ждало немного канцелярской работы: заполнение кое-каких квитанций, чтение очередного начальственного распоряжения и прочее. Но за делом он не забыл, что Грег и Сом все еще остаются у него под крышей. Предположения на счет того, как и когда они подобно другим постояльцам, покинут гостеприимные стены почтового учреждения, все еще несколько расстраивали успокоенный порядок мыслей.

После обеда, от которого Грег отказался, Дудырев снова вышел во двор. Мутное солнце едва проступало за блеклой дымной пеленой,

вот уже третий день неподвижно висевшей в воздухе. Горький и едкий запах неотступно всюду следовал по пятам и не давал свободно дышать. По слухам, горело где-то уже совсем близко. На сердце у смотрителя было неспокойно.

Грег сидел на скамейке, возле крыльца, прижавшись затылком к стене и вытянув больную ногу. Чахлая ракита с порыжевшими листьями склоняла к нему жидкие разбегающиеся тени. Казалось, что Грег дремлет. Дудырев глянул на постояльца потом — во двор. Автомобиль, вымытый и блестящий, теперь смотрел фарами в направлении ворот и стоял всего в каких-нибудь пяти-семи шагах от дома. Было видно, что огромная физическая сила позволила Сому подтолкнуть его туда, поскольку сам собой автомобиль явно не двигался, и шума мотора Дудырев не слышал. Стало быть, кто-то из оставшихся двоих постояльцев, а не то и оба вместе готовились к отъезду. Хотя это и было событие ожидаемое, и даже в некотором смысле долгожданное, Дудырев не мог представить, каким образом Грег поведет машину.

Встав чуть поодаль и сделав вид, что занят осмотром странного, мало пригодного для жизни, технического излишества, каковым мог считаться, на его взгляд, всякий авто, он несколько раз быстро, но внимательно посмотрел на его, не менее странного владельца. Беглого внимания оказалось довольно, чтобы почувствовать перемены.

Человек, сидевший на скамье под ракитой, был совсем не тем удалым отчаянным молодцем, что ввалился на почтовую станцию минувшей ночью. Во всяком случае, Дудыреву он показался каким-то другим. Может быть, это и не было удивительно, поскольку раненый человек всегда не похож на здорового, но Дудырева задело вовсе не тяжелое выражение на бледном и вместе каком-то потемневшем лице Грега. В нем появилось что-то другое, особенное. Будто настигнутое каким-то необъяснимым недугом, оно вдруг застыло, став непроницаемым, и неживым. Четко проступающий в рассеянном дымном свете профиль с черной полоской тонких усов казался вырезанным из камня. Зато за его отталкивающей твердостью нельзя было прочитать боль, которую Грег, по скромной догадке Дудырева, не мог не испытывать ежеминутно, если помнить, что пулевое ранение весьма, и весьма болезненно.

Глядя на этого нового человека, неподвижного и чужого, Дудырев понимал, что теперь мало у кого хватит духу просто так, без повода заговорить с ним, хотя всего несколько часов назад для этого, кажется, не требовалось ровно никаких усилий. Что тут такое случилось, одному Богу известно, а только, если господин приезжий и не похож на себя давешнего, то верно, гораздо больше похож на себя самого, а уж с этим, ничего не поделать.

— Все готово, ваша милость, — пробасил, приблизившись к крыльцу Сом. Грег открыл глаза и с каким-то странным неприятием посмотрел на рыжего увольня, будто досадуя, что его потревожили. Но узнав в том, кто его окликнул, своего доброго приятеля, тотчас смягчился.

— Хорошо, — сказал он и снова, возможно невольно, закрыл глаза.

— Да неужто вы собрались ехать сейчас да еще на машине? — повернулся Дудырев к Сому.

— Точно так, — ответил тот, — Петрляксаныч больше не могут тут оставаться. Желают ехать.

— Да вас отсюда никто не гонит. И что за такая нужда, в самом деле? Петр Александрович вон едва на ногах стоит, разве ты сам не видишь. Ему нельзя ехать в машине, фельдшер строжайше запретил. Что если от тряски у него снова откроется кровотечение?