Горицвет
Шрифт:
Темная июльская зелень исподволь наполнялась какой-то глухой чернотой. Сплошная стена ее была совершенно плоской и вскоре обратилась в гудящий багровый вихрь. Страшная боль пронзила Жекки, и вскрикнув, схватившись рукой за горло, она открыла глаза. Она сидела все на том же клеенчатом диване в детской. За полукруглым окном зияла черная бездна, полная вьющихся, сплетающихся и схлестывающихся друг с другом языков пламени. Тяжелый запах гари настойчиво заползал сквозь запертое окно. Жекки вскочила, как ужаленная. Сладостных призраков не было и в помине. Была только отчетливая, как никогда жестокая, реальность и смутно затихающая где-то глубоко под спудом боль — послевкусие
L
Жекки подбежала к окну. Она нисколько не сомневалась, что пожар уже вплотную подобрался к усадьбе и хотела только понять, где сейчас основное пламя, чтобы определить, сколько еше ей отпущено времени. На что его потратить она пока не решила. Все видимое из окна: ближняя оконечность парка, переходящая в сосновый бор и отделенный от него кленовой аллеей пологий травянистый спуск, за которым виднелись крыши никольских изб, — исторгало ревущий непрерывный огонь. На пепельном фоне яростный слепящий вихрь, подгоняемый ветром, взмывал заостренными багровыми языками, опадал вместе с обрушающимися стенами и стволами деревьев, и будто бы расширяясь, двигался прямо на усадьбу сплошной огненной массой. Кругом огня плескались раскаленные до бела тени, черный дым взвивался с порывами ветра, донося в разъедающем запахе палящий накал смертоносного зноя и древесного пепла.
Какой-то не вполне внятный треск, раздавшийся где-то совсем близко, вывел Жекки из оцепенения. «Крыша над левым крылом», — пронеслось у нее в голове.
Мысль, несмотря на сотрясающую все тело лихорадку, работала с неукоснительной четкостью. Жекки давно не ощущала такой рациональной ясности, такого знакомого по прежней жизни хладнокровного расчета. Зубы при этом у нее стучали, как будто от лютого холода, а руки тряслись точно у древней старухи. «Да, конечно, все эти воспоминаяния прошедшего, догрогие сердцу, милые призраки, нежность и печаль родного очага, — все это прекрасно. Они сделались частью меня, и они простились со мной, потому что почувствовали неминуемый конец. Но разве я могу принять как должное этот конец, конец меня самой?»
Стоило Жекки осознать, что она не может, что все еще не готова, вопреки всему что с ней случилось за последнее время, его принять, как ее рассуждения сразу сделались простыми и четкими, какими бывали прежде в минуты, когда она разрешала запутанные хозяйственные вопросы. Сейчас решение нужно было принять немедленно. «Справа за службами — пруд, — уверенно подсказывал ей разбуженный мозг. — В сенном сарае у людской — смотанная пожарная кишка. Помпа — тоже в сарае. Если пожар еще не дошел до служб, то можно попробовать…»
Не утруждаясь больше размышлениями, зная к тому же, что каждая секунда на счету, Жекки выбежала на парадное крыльцо. Сбежав с него во двор, она подняла голову, оглядывая дом. В самом деле, левая его сторона, ближе других подходившая к охваченному огнем куску парка, занялась пока еще робким пламенем. На крыше что-то тихонько потрескивало, поднимая к верху тонкие змейки дыма. Хуже было другое — примыкавшие к той же горящей части сада службы уже почти все полыхали. Отстоящие ближе к господскому дому людской флигель и сенной сарай только что слабо дымились. От дома их отделял пустой двор шириной примерно в тридцать сажен. Жекки не задумываясь бросилась к сараю.
Обежав его, она увидела, как через щели в воротах валит густой пепельно-сизый дым, кое-где вперемежку с тонкими огненными всплесками. Она набрала полную грудь воздуха и забежала внутрь. От густого дыма ничего не было видно и только острые световые вспышки, прорываясь через
Едва отдышавшись, она снова забежала в сарай. Теперь прдстояло куда-более сложное дело — вытащить деревянную колесную помпу, стоявшую в ближнем к воротам правом углу. Но этот угол уже источал жаркие кровавые всполохи. Та часть сарая во всю горела. Предусмотрительно обмотав лицо носовым платком и прихватив с земли кстати побвернувшийся обрывок веревки — наверное, остался от увязки домашнего скарба Дорофеевых — Жекки снова вбежала в сарай. Жмурясь, сдерживая дыхание и заслоняясь рукой от нещадно палящего жара, она сумела добраться до угла, где стояла помпа. Задерживаться там было немыслимо. Единственной возможностью было зацепить веревку за основание или колесную ось и вытянуть помпу за собой. Однако и это действие нужно было проделать с одной попытки. Превозмогая себя, чувствуя, что, протяни она еще хоть одну лишнюю минуту, и потеряет сознание от удушья, Жекки кое-как опутала один конец веревки вокруг балясины у подошвы помпы. По стене ощупью она вышла к распахнутой воротне и потянула другой конец веревки за собой.
Удушливый кашель снова заклокотал у нее в горле. Стараясь не обращать на него внимание, она потянула веревку обеими руками, напрягаясь изо всех сил — помпа оказалась непредвиденно тяжелой. Еще чуть-чуть, еще усилие, и насос должен был выкатиться на более мене безопасное место вблизи открытых ворот. Но Жекки не расчитала не столько свои силы, сколько прочность веревки. То ли от какого-то особенно сильного рывка Жекки, то ли под воздействием огня, натянутая до предела бечева оборвалась. Жекки чуть не упала, когда внезапно вместо силового напряжения почувствовала пустоту. Длинный обрывок повис у нее в руках. В эту минуту широкий огненный всполох взвился над крышей сарая и, подхваченный порывом ветра, размножился на несколько более мелких, разлетевшихся по всей поверхности крыши. Боковые и задняя стены уже извивались огненными зигзагами, и от них шел нестерпимый жаркий свет. Когда из ворот вместо дыма выплеснулся первое багровое острие пламени, стало понятно, что в сарай больше не войти.
Жекки присела на брошенный перед воротами моток пожарной кишки и тупо бессмысленно уставилась в землю. «Ничего не вышло, — почти что с прежним хладнокровием заключила она, — у меня все равно ничего не получилось бы. Ну что это за ребячество. Или, может быть — начало безумия, может быть, я схожу с ума? Ну разве смогла бы я в одиночку докатить эту помпу до пруда, а потом еще качать из него воду. На сколько хватило бы моих сил, минут на пять, на четверть часа? И потом, кто-то ведь должен же был бы держать другой конец кишки и поливать из него стены дома. Да я точно выжила из ума», — спокойно решила она, поднялась и медленно, не оглядываясь, поплелась обратно к парадному крыльцу.
Задержавшись в нескольких шагах от него, она еще раз подняла голову, окидывая взглядом левое крыло дома. Огонь уже облепил всю южную стену. Дым поднимался над крышей, разрываясь на ветру черными клочьями. Жекки постояла на крыльце, бессознательно провела рукой по облупившейся белой колонне. Она снова поняла, что должна делать. На этот раз никакой пожар не сможет ей помешать, потому что он-то как раз сделает за нее всю работу. Бездействие осталось единственно верным проявлением ее выбора.