Горит восток

Сартаков Сергей Венедиктович

Хорошее знание Сибири — отличное качество для инженера. — Лонк де Лоббель не принимал его вызова.

Маннберг передернул плечами. Спросил саркастически:

А приобретя это качество, инженер приобретет еще что-нибудь?

Особняк на Невском в Петербурге, мраморных львов и женщину в бриллиантах. — Живые глаза Лонк де Лоб-беля на мгновение остановились на вытянутой физиономии Маннберга. Он счастливо и простодушно рассмеялся. — И даже не обязательно жену…

С гарантией?

Лонк де Лоббель поклонился.

Я доверенное лицо американского железнодорожного синдиката. Что же касается женщин — увы! — гарантии здесь невозможны.

Я буду иметь от вас

документы? — осторожно спросил Маннберг.

— Как только буду я от вас иметь документ. Теперь разговор был окончен, все точки над «и» поставлены. Маннберг стал прощаться.

О, роковая рассеянность! — воскликнул Лонк де Лоббель. — Я совершенно забыл заказать для нас завтрак. Сейчас я это сделаю.

Благодарю вас, — отказался Маннберг. — Как принято говорить у нас в России, я уже сыт по горло.

О! — шаловливо погрозил ему Лонк де Лоббель. — Я превосходно знаю русские поговорки. Здесь говорят: палка на палку — нехорошо, а завтрак на завтрак — можно.

— Я сыт без завтрака, — объяснил Маннберг. Лонк де Лоббель посмотрел в потолок.

Признаю себя побежденным, — признался он, — па это я не знаю, что следует ответить.

Он проводил Маннберга до двери и здесь еще остановил его:

Один вопрос, Густав Евгеньевич.

Пожалуйста.

Вы часто посещаете в больнице вашего рабочего, которому отрезало ноги?

Я очень запятый человек, — раздраженно ответил Маннберг.

В Америке все люди очень заняты, — заметил Лонк де Лоббель, — но рабочего, получившего на работе увечье, хозяин всегда навещает.

Это очень выгодно хозяину? — еще злее сказал Маннберг.

Америка — демократическая страна, — поднял указательный палец Лонк де Лоббель, — а бизнес делает кто как может.

При чем же здесь я?

Человеколюбие украшает каждого, Густав Евгеньевич, — несвойственная ему нотка наставительности прозвучала в голосе Лонк де Лоббеля, — и вы могли бы рассказать в больнице, как относятся к людям в Америке…

Я еще работаю в России, — огрызнулся Маннберг.

И уже в Америке, — тактично напомнил ему Лонк де Лоббель.

Маннбергу захотелось выкрикнуть какую-нибудь чудовищную грубость, вроде барановского «черта с два», так его допек этот вежливый, улыбающийся француз, но он вовремя сдержался. Служба в американском синдикате представлялась ему такой головокружительной карьерой, о которой еще недавно было дерзким даже и мечтать. Маннберг всегда был нечист на руку, он здорово пополнил свой текущий счет в банке, работая на постройке железной дороги в Сибири, но ему представилось, что в американской концессии поле для всяческих махинаций станет открытым еще шире. Рви с чужой земли сколько сумеешь — хватит и себе и хозяину!.. Но чтобы не спугнуть приближающееся счастье, теперь надо быть весьма осмотрительным. Маннберг принужденно улыбнулся.

Я иногда страдаю странной забывчивостью, мсье Лонк де Лоббель. Вы оказали мне важную услугу.

Всегда рад быть полезным. Но за вами, Густав Евгеньевич, и еще маленький… пустячок.

Именно?

О! Я от скуки немного занимаюсь статистикой, и мне не хватает некоторых… — он остановился, не окончив своей фразы,

Стастистика мне знакома. Я помогу заполнить ваши таблицы, — сказал Маннберг и поспешил выйти из номера.

По установившейся у него привычке, после ухода Маннберга Лонк де Лоббель записал как можно подробнее содержание их разговора в специальную тетрадь. Потом просмотрел другие тетради, задумался. Что же, с инженерами у него получается не так-то уж плохо. Здесь — Маннберг, в Канске — Савельев, в Томске — Дэдич, в Иркутске — Штайн и Турино,

в Петербурге — Юнг и Делиб. Ого! Поддержка проекту с этой стороны может быть оказана огромная. Конечно, инженеров было легче купить. Они не связаны капиталовложениями. С промышленниками, финансистами будет гораздо труднее — сталкиваются крупные интересы, и легкой болтовней здесь не возьмешь. С общественными деятелями будет сложнее всего. Вот из этих двух категорий в списке пока только один — иркутский фабрикант Мосолов, несомненный банкрот в ближайшее время. Ему все равно! Но продержится ли он, его вес и мнение в обществе, до официального рассмотрения и обсуждения проекта? Как это все еще ничтожно мало! Как много надо работать! И как трудно работать в России.

Ему вспомнилось короткое совещание в кабинете Эдварда Гарримана, главного директора синдиката в Нью-Йорке, накануне отъезда Лонк де Лоббеля в Россию. Уже обсуждены и уточнены были все основные вопросы, разговор шел о второстепенных деталях и вовсе нестоящих мелочах. На улице лил стремительный дождь, и собравшиеся не спешили расходиться.

Да, мы окончательно еще не условились о желательной постоянной резиденции в России нашего агента, — сказал один из директоров. — Имеет ли это значение? И свободен ли он будет в выборе места своей резиденции?

Я должен жить там, где будет рассматриваться проект. В зависимости от позиции русского правительства: в Петербурге или, возможно, в Иркутске, — заявил Лонк де Лоббель.

Правильно, — одобрил кто-то. — Предварительно объездив для ознакомления все города Восточной Сибири.

Гарриман налил себе из графина в стакан воды, вытряс в него большой порошок соды, размешал и, морща обрюзгший подбородок, медленно выпил. Его постоянно мучила изжога.

Послушайте, Лонк, — сказал он, по начальственной привычке бесцеремонно отрубая наполовину фамилию подчиненного, — не кажется ли вам, что нехорошо, когда паук слишком часто бегает по своей паутине? Тогда ему труднее поймать муху. А? Не лучше ли ему сидеть в темном углу, но, — он описал рукой большой круг, — шире раскидывать паутину?

И всем это страшно понравилось. Не смог ничего воз¬разить и Лонк де Лоббель. А приехав в Россию, таким темным углом он избрал себе Шиверск. Он часто выезжал отсюда, появлялся то в одном, то в другом городе, настойчиво и густо плел тонкую паутину и вновь исчезал в своем убежище. Пусть попадаются русские мухи, не зная, какой паук сплел для них паутину! Но мухи попадались плохо, а время беспощадно шло…

Маннберг теперь был пойман надежно, и это несколько утешало Лонк до Лоббеля, уже устававшего от постоянных неудач. У Маннберга серьезная деловая репутация, большие связи, влияние, — хорошо, когда американские интересы будет защищать такой инженер. И защищать, доказывая, что он защищает национальные русские интересы. А Маннберг — это значит: еще десяток русских инженеров. Все это хорошо…

Но промышленники, промышленники, финансисты, общественные деятели! Как здесь трудно! Как трудно! Если бы Василев…

Да, Василев фигура покрупнее Маннберга. Склонить на свою сторону Василева — за ним потянется большая цепочка… Василев — приятель Баранова, а Баранов — запросто с генерал-губернатором. Проект же — все клонится к этому! — по-видимому, будет рассматриваться в начальной стадии своей в Иркутске.

Василев, Василев… Лонк де Лоббель вдруг рассмеялся. Бывает же так счастливо в других домах, когда мужьями командуют жены! Маннберг прав, холодная Елена Александровна действительно тает в его, Лонк де Лоббеля, присутствии. Вот если бы так таял и сам Василев в присутствии своей жены!