Горькая кровь

Кейн Рейчел

Шейн не сдвинулся с места. Он не говорил. Он просто стоял там со степлером в руке, и это выглядело... опасно.

– Подними это, или я арестую тебя, - сказал Оливер.
– Вас обоих. И на этот раз никто не придет, чтобы спасти вас. Если Ева попытается, то присоединится к вам.

– Майкл...

– Я могу справиться с Майклом Глассом, - слова Оливера остановили слова, которые хотел сказать Шейн, в то время как он отступил в тень. От всей его кожи исходил слабый дымок, но он прекратился, как только Оливер ушел с солнца, ожоги исчезли почти так же быстро. С другой

стороны, жар в его глазах определенно был устрашающим.
– Подними. Это.

Шейн все еще не двигался, и Клэр со смертельным ужасом почувствовала, что он и не собирается, поэтому она сделала это сама. Она наклонилась, собрала плакат и другую измельченную бумагу, отошла и выкинула в урну, стоящую рядом с входом в Точку Сбора. И все, пожалуй, было хорошо, за исключением того, что Оливер промурлыкал:

– Хорошая девочка, - будто бы она его персональный питомец, а Шейн...

Шейн ударил его.

Вампир никак не мог заметить его приближения, так как он пристально смотрел на Клэр, наслаждаясь этим маленьким моментом триумфа; кулак Шейна попал ему в челюсть, и сила удара была достаточно сильной, чтобы Оливер фактически пошатнулся прежде, чем со сверхъестественной скоростью развернуться и прыгнуть на ее парня так быстро, будто бы его запустили из катапульты. Когда Шейн попытался оттолкнуть его, Оливер схватил его руку и с силой вывернул в обратную сторону. Шейн замер.

– Ничего не сломано, - сказал Оливер, - но на полдюйма от этого. Так что, пожалуйста, сделай это снова, мальчик. Я сломаю каждую твою кость, несколько за раз, и ты будешь умолять, чтобы я прекратил...

Он резко остановился, потому что Клэр заставила его замолчать, просто приставив острие серебряного ножа к его спине, как раз над тем местом, где должно было находиться его сердце.

– Отпусти, - сказала она.
– Я убрала мусор, как ты сказал. Мы квиты.

На самом деле это было не так, и она знала об этом даже прежде, чем он потрудился бы об этом сказать, но Оливер молча отпустил руку Шейна. Клэр отступила, все еще держа нож наготове, в то время как Шейн сильно оттолкнул Оливера назад и поднял степлер с того места, где тот лежал на тротуаре.

– Ты должен нам за плакат, - сказал Шейн.
– Они стоили мне пять долларов за штуку. Взамен буду ждать бесплатный напиток.

– Я тоже, - сказал Оливер, - из вены, в следующий раз я поймаю любого из вас при менее... видимых обстоятельствах, - он показал зубы и зашел обратно в кафе.

– Я думаю, это означает, что Моника может не рассчитывать на его голос, - сказал Шейн. Это прозвучало как шутка, но он дрожал, сжимая степлер слишком сильно. Он знал, как и Клэр, что они только что пересекли какую-то черту. Может быть, навсегда.

– Зачем?
– спросила она его немного жалобно.
– Зачем ты сделал это?

– Никто не смеет говорить тебе, что делать, - сказал Шейн.
– Даже он.

Он обвил руку вокруг ее плеч, поднял остальные плакаты, и они двинулись к следующей остановке.

Придя на следующую остановку, чтобы прикрепить плакат с Моникой, Клэр и Шейн обнаружили, что кто-то так же вешает свои объявления:

серьезного вида пожилая женщина и молодой человек, наверное ее сын. Он был ростом с Шейна, но худой как шнур. Он кивнул Клэр, как если бы знал ее (а она не думала, что они когда-либо встречались), потом сосредоточил свой взгляд на Шейне.

– Эй, мужик, - сказал он и протянул руку.
– Что случилось?

– Ничего особенного. Как сам?

– Хорошо, хорошо. Ты помнишь мою маму, Флору Рэмос, верно?

– Миссис Рэмос, конечно, я помню буррито, которые вы делали Энрике в начальной школе, - сказал он.
– Он имел обычай торговаться ими со мной за M&Ms. Я всегда соглашался на сделку; вот насколько хороши они были.

– Ты отдавал свои буррито, Рике?
– сказала миссис Рэмос и подняла брови на сына. Он развел руки и пожал плечами.

– Ты давала их мне каждый день, - сказал он.
– Так что, да.

– Они были восхитительны, - сказал Шейн.
– Эй, он получал прибыль. Он разрезал их пополам и торговал каждым по-отдельности.

– Энрике.

– Я был предпринимателем, мама, - Энрике одарил ее сокрушительной улыбкой.
– Что, теперь ты хочешь мои M&Ms?
– в ответ она вручила ему маленький исписанный листок бумаги, а он прикрепил его на телефонный столб, когда она показала ему место.

В листовке говорилось "Капитана Откровенного в мэры", и большой знак вопроса красовался там, где должно было быть фото. Лозунг призывал голосовать за человека. Вот и все.

– Что за черт?
– спросил Шейн и указал на пустое изображение.
– Миссис Рэмос, Капитан Откровенный уехал из города. Вы не можете призывать людей голосовать за кого-то, кого здесь нет.

– Может быть, пустое место лучше, чем заполненное другим бесполезным подхалимом, - сказала она, казалось, дружественным тоном, но ее глаза внезапно стали холодными и темными.
– Я видела эти плакаты с Моррелл. Как ты, из всех людей, можешь поддерживать такое, Шейн? Я знаю, что злая ведьма сделала с тобой и твоей семьей!

– Это не...
– Шейн отступил назад, нахмурившись.
– Это не то, чем кажется. Слушайте, Монику можно назвать по-разному, но подхалим? Никогда не замечал. Она вероятнее будет носить сапоги и пинать ими всех. Она не слабая. И нам нужен кто-то на этом свете, кто встанет против вампиров за нас.

Гнев вспыхнул на морщинистом лице миссис Рэмос.

– Она является частью рака, который поедает этот город. Она и вся ее семья отвратительны! Я благодарю Бога, что ее отец и брат умерли...

– Погодите секунду, - прервал Шейн на этот раз серьезным голосом, что означало, что он сейчас не собирался отступать.
– Ричард Моррелл был хорошим человеком. Он пытался. Не...

– Он был испорченным человеком из испорченной семьи, - теперь ее голос стал жестче, такой же непреклонный, как и каменная отстраненность в глазах.
– Достаточно. Я закончила разговор с тобой.

Клэр попробовала другой подход. Эмоции явно не действовали в этом случае.

– Но они не позволят вам вписать того, кто даже не существует!