Горькая Любовь
Шрифт:
«Огромное Вы делаете дело Вашими маленькими рассказиками, возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни – черт бы ее побрал!
На меня Ваша дама подействовала так, что мне сейчас же захотелось изменить жене, страдать, ругаться и прочее в этом духе. Но – жене я не изменил – не с кем, только вдребезги разругался с нею и с мужем ее сестры, моим закадычным приятелем. Вы, чай, такого эффекта не ожидали?..»
Дочь Катя
После второго ареста мужа Екатерина Павловна дала знать Льву Толстому,
В результате Горький был выпущен и благодарил Толстого: «Спасибо Вам, Лев Николаевич, за хлопоты обо мне. Из тюрьмы меня выпустили под домашний арест, что очень хорошо, – ввиду близких родов у жены».
Через несколько дней родилась дочь, которую, как и мать, назвали Екатериной.
Мальчиком в семью Горького был принят С. Маршак. Пешковы приютили будущего поэта.
Гости были все знаменитые. Благодушный Репин, говоривший замогильно-
глухим голосом. Глазунов, молодой, но уже грузный… Ждали Шаляпина, старого знакомого Стасовых, с Горьким....
Горький оказался человеком огромного роста, слегка сутулым и совсем не
таким, как на открытке. Вместо блузы, на нем была короткая куртка, наглухо застегнутая… Глаза мне понравились – серо-синие, с длинными ресницами… Я следил за ним из угла, пока Глазунов играл на рояле, пока пел Шаляпин.
Только к концу вечера, после того как я продекламировал свои детские стихи, я очутился рядом с Горьким…
–– Хотите жить в Ялте? Ладно, я это устрою.
Через неделю я получил телеграмму из Ялты: ВЫ ПРИНЯТЫ ЯЛТИНСКУЮ
ГИМНАЗИЮ ПРИЕЗЖАЙТЕ СПРОСИТЕ КАТЕРИНУ ПАВЛОВНУ МОЮ ЖЕНУ
В Ялте меня ласково встретила Екатерина Павловна. С ней было двое ребят, шестилетний Максим и двухлетняя Катюша. Это была небольшая, но дружная и веселая семья. Народу был у них всегда полон дом, то и дело грели самовар.
Здесь я прожил года полтора. И свои, и чужие чувствовали, что всем
живется так славно потому, что в этом доме хозяйка – Екатерина Павловна, такая молодая и приветливая, такая строгая и молчаливая…*
Зимой на даче в Ялте по соседству с семьей М.Горького отдыхала с сестрой тринадцатилетняя Марина Цветаева. Сестры Цветаевы сдружились с пятилетней Катюшей и ее братом Максимом.
«Мы еще их мало знаем, – записала тогда в дневник Анастасия, – но Марина уже, кажется, заболевает очарованием Екатерины Павловны, этой молодой женщины, невысокой, стройной, с нежным смуглым лицом».
* * *
Пешковы возвратились в Нижний. На Волге снова увидели ставшего теперь знаменитым земляка, в блузе, подпоясанной ремешком, в сапогах с короткими голенищами, в которые он вправлял свои черные штаны.
В эту пору Горький написал «Песню о Буревестнике». Цензор доносил: стихотворение произвело сильное впечатление, причём самого Горького стали называть «буревестником революции».
Над седой равниной моря ветер тучи собирает.
Между тучами и морем гордо реет Буревестник,
черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая
он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике – жажда бури!
Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе
слышат тучи в этом крике…
– Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний
над ревущим гневно морем,
то кричит пророк победы:
– Пусть сильнее грянет буря!..
Горьковский призыв стал крылатым. «Буревестника» переписывали от руки, заучивали наизусть. Клич – «Пусть сильнее грянет буря!» – стал символом грядущей революции.
Довольно быстро талантливый самородок выдвинулся в число первых литераторов России, по популярности встав в ряд с такими гигантами, как Толстой и Чехов. Они с теплотой отнеслись к молодому собрату по перу. В 1902 он был избран почетным членом Академии наук, но по требованию царя выборы были признаны недействительными, после чего в знак протеста А.Чехов и В. Короленко покинули Академию.
Поднявшись со дна, Горький стал наиболее знаменитой и обсуждаемой личностью. В 1903 году было продано более ста тысяч его книг. До этого только молва ходила о молодом прозаике, теперь же слава о нем гремела по всей стране. Даже его соперник, Иван Бунин, признал:
Я всегда дивился – как это его на все хватает: изо дня в день на людях, – то у него сборище, то он на каком-нибудь сборище, – говорит порой не умолкая, целыми часами, пьет сколько угодно, папирос выкуривает по сто штук в сутки, спит не больше пяти-шести часов – и пишет своим круглым, крепким почерком роман за романом, пьесу за пьесой! Очень было распространено убеждение, что он пишет совершенно безграмотно и что его рукописи кто-то
поправляет. Но писал он совершенно правильно… А сколько он читал, вечный полуинтеллигент, начетчик!*
* * *
Московский Художественный театр поставил пьесу Горького «На дне», и с того момента она начала путешествовать по многим странам. В ней рассказывается про несчастных, изгнанных из общества, которые ютятся в убогой ночлежке. Жена хозяина ночлежки старается уговорить своего любовника, закоренелого вора, убить мужа.
Среди центральных образов – странник Лука, пытающийся пробудить в отверженных надежду на лучшее. Лука для одних – проблеск, для других – просто юродивый. Многие считают: если правда слишком ужасна, лучше ее вовсе не знать. Однако, человеку необходимо мечтать о том, чего, возможно, никогда не будет, но ради чего стоит жить. Старец Лука обольщает обитателей «дна» утешительной ложью о якобы существующем где-то царстве Добра.
Что нужнее: приукрашенная ложь или суровая правда? – такова суть произведения.
«Ложь – религия рабов и хозяев. Правда – бог свободного человека!» – этим ответом Сатина, автор – на стороне правды. А зрителям невольно вспоминалось пушкинское:
Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман.
Вскоре после премьеры, между Горьким и Чеховым пробежала черная кошка. Антон Павлович пригласил приятеля на постановку «Чайки». Зал был полон. Когда они появились в ложе, зрители вскочили с мест и устроили бурную овацию, но не Чехову, а Горькому.