Горькая полынь. История одной картины

Гомонов Сергей

— Смерти ищете, синьор Шеффре? — наклоняясь к самому уху кантора, сидящего за столиком в укромном углу заведения, поинтересовался пристав Никколо да Виенна. В противном случае он рисковал быть попросту не услышанным в жутком гаме.

Учитель музыки улыбнулся ему и кивнул на соседний табурет, но да Виенна запротестовал:

— Ну нет уж, увольте, сударь! Воистину, мне не понять, что вас вечно тянет в такие вертепы!

— Отсюда всегда удобно наблюдать, — Шеффре спокойно поворошил ножом в своей тарелке ужасного вида макароны, явно давно остывшие и слишком передержанные в кипятке; одно только успокоило Никколо: судя по всему, кантор даже не подносил ко рту ни их, ни то пойло,

что стояло в его бокале на грязной нетесаной столешнице.

— Наблюдать? И за кем же вам понадобилось наблюдать, друг мой?

Пристав опасливо оглядел табурет и все-таки сел напротив Шеффре, стараясь ни к чему здесь больше не прикасаться даже краями одежды.

— За жизнью, синьор Виенна.

— И где же вы наблюдаете здесь жизнь? По-моему, здесь одни отбросы и… вот тот кошмар, что расплылся в вашей тарелке.

Кантор лишь пожал плечами:

— Если посмотреть на это с точки зрения кошмара, который расплылся в моей тарелке, то уж поверьте мне: всё не так плохо, как кажется вам.

— Мне кажется иное, Шеффре. По-моему, вы немного сошли с ума.

— Что ж, один человек, он доктор, несколько лет назад по секрету сообщил мне, что — да. И не немного. А вы сами как оказались здесь, Никколо?

— О, я исключительно по долгу службы! С нашими новшествами в Барджелло многим из нас теперь приходится бродить по притонам, когда на кого-нибудь из владельцев этих богаделен поступает жалоба. Но я давно знаю о вашем пристрастии к подобным местечкам и, поверьте, встревожен за вашу сохранность.

— Не переживайте, Никколо, я здесь не один такой. Видите вон того ряженого? Он иностранец, англичанин. Из семьи католиков, но ныне англиканской веры, депутат их парламента…

— Вы шутите?

Да Виенна никак не мог усмотреть в худощавом черноглазом мужчине, на вид — далеко за сорок, одетом как простой рабочий и вполне исправно говорящем по-итальянски, чужестранца с севера.

— Нет. Не шучу. Вот та компания крепких парней у окна, видите? Двое из них постоянно возят воду и снедь в ваше управление, а сегодня у них траур — у того громилы с черной повязкой на рукаве умер отец, которого все они знали много лет. А это дочь трактирщицы, и во время ссоры родителей ей этой ночью досталось от обоих. Она немного глуха с детства и плохо разбирает, что ей заказывают посетители, а если и слышит, то все равно приносит вот такое, — Шеффре кивнул в сторону тарелки с макаронами, похожими на раскисших ленточных червей.

Заметив, что кантор и пристав смотрят в его сторону, англичанин слегка, но вполне учтиво им поклонился, а потом продолжил разговор со своими собеседниками, держа свой бокал, как и Шеффре, лишь для декорации.

— Он поэт, — продолжал кантор. — Несколько лет жил и здесь, и в Испании, а теперь приехал опять.

— Да уж, мне и в самом не понять вас, людей искусства!

Никколо усмехнулся, но тут англичанин подошел к ним, пожелал здравствовать с едва заметным акцентом и представился приставу Джоном. Да Виенна и сам не понял, как все получилось, но поймал себя на том, что сидит за тем же столом теперь в окружении толпы посетителей трактира и травит шутки, которые на днях рассказывал в Барджелло его собственный начальник — из тех, коими вряд ли поделишься в присутствии приличных женщин:

— Один южанин приехал в Венецию и узнал, что хозяин бакалейного магазина срочно ищет разносчиков. Он отправился к нему наниматься, но владелец говорит: «Э, постой! Хочу знать, как хорошо ты знаешь наш город и наши обычаи! Можешь ты назвать по крайней мере два венецианских блюда?» — «Жареная треска и буссола!» — «А хотя бы два сорта венецианского вина?» — «Вальполичелла и фраголино!» —

«Хорошо, а пару мест, где здесь можно найти лучших куртизанок?» — «Пустяки, в Кастеллетто Риальто или салоне Франко!» — «Что ж, ладно, это ты знаешь, а сейчас… Назови-ка мне сейчас, куда впадает река Сена?» — «О, уважаемый, я еще не был здесь на этой реке!» — «Так я и знал! Всё бы вам, террони [20] , только жрать, пить да за женщинами влачиться — никакой культуры!»

20

По причине извечной вражды итальянцы-северяне, чьи предки испытали влияние кельтов и германских народностей, считают, что южане (диалектн. — террони), перемешавшиеся в свое время с греками и арабами, дики нравом и невоздержанны, а все, что ниже по карте от Рима, — Африка; в свою очередь северяне в представлении темпераментных южан — холодные, черствые и закрытые люди.

Громче всех хохотала полуглухая и, кажется, не слишком смышленая дочь трактирщиков, да и сама трактирщица, из любопытства выйдя к ним из-за своей стойки. На блестящем от жирных кухонных испарений лице ее красовался багрово-синий кровоподтек под глазом, а во рту не хватало нескольких передних зубов. Однако это пристава уже не смущало, и все так же, под веселую скерцо, слова которой на ходу придумал Джон, а подыграл ему на лютне кантор, Никколо отдал хозяйке заведения судебную повестку. Это вызвало только новый взрыв хохота.

Трудно звездочку поймать, Если скатится за гору; Трудно черта подковать, Обрюхатить мандрагору, Научить медузу петь, Залучить русалку в сеть, И, старея, Все труднее О прошедшем не жалеть [21] …

Улучив момент, когда Шеффре поставил лютню в ноги, да Виенна подвинул к нему табурет и спросил, коль скоро уж тот в курсе всех городских слухов, не известно ли ему об убийстве на виа Мичели.

21

«Песня» Джона Донна (перевод Г.М. Кружкова).

— На виа Мичели? А что это за убийство?

— Мы пока не предаем его гласности. Просто это был ваш, можно сказать, коллега, Альфредо Сарто… И убийство, мягко говоря, необычное.

— Как это — необычное? — глаза кантора потемнели: наверняка он прежде хорошо знал Сарто и имел основания испытывать к нему неприязнь. Что неудивительно, памятуя репутацию покойного ныне синьора и судебное разбирательство по обвинению его в соблазнении какой-то юной девицы. Слушание проходило во Флоренции три или четыре года назад и наделало шума. Однако более ничем не выдал себя Шеффре — не поморщился и не отстранился.

— С декапитацией, — пояснил Никколо, проведя ребром ладони себе по горлу.

— Вот как!

— Но я скажу вам хуже того: это уже четвертое такое убийство за последние два года. До него два произошли во Флоренции, а одно — не так давно — в Ареццо.

Кантор удивленно приподнял брови:

— И все четыре с обезглавливанием?

— Более того, один и тот же почерк: после отсечения головы убийца кладет ее в мешок из-под фасоли и бросает возле тела.

— Убитые — всегда мужчины?