Горькие шанежки(Рассказы)
Шрифт:
— А вас куда черти несут? — полюбопытствовал Петька. — Тоже, поди, за кислицей?
— На кудыкину! — сердито буркнул Амос, недовольный вопросом.
— Зверкам лавить, — торопясь заслужить Петькино расположение, объяснил Загидулла. — За сусликам идем.
— Знаешь, Петька, — опять заторопился Илюха, — за шкурки в Заготпушнине деньги дают… Айда ловить с нами? — Он встряхнул мешок, где загремели железяки. — Во-о, видишь? Это капканы у нас.
Петька быстро переглянулся с Шуркой и встревоженно спросил:
— А
— По линии. А что?
— Да я так спросил, просто, — как можно безразличнее ответил Петька и поправил на спине мешок. — Ну идите, ловите своих сусликов. А нам домой надо…
Он зашагал вниз, и Шурка, чувствуя, что Петька что-то придумал, заторопился следом. Но их остановил Загидулла.
— Эй, Петька! — крикнул он. — А когда я рычал, ты про каво думал?
Возмущенный Петька собрался было вернуться, чтобы все же отвесить насмешнику оплеуху, но только погрозил кулаком. Повернувшись, он заговорщицки подмигнул Шурке:
— Пускай, пускай они тут сусликов ищут… Они и не знают, где суслики-то живут. А мы им про норки в канаве и не скажем совсем. Мы вот тоже достанем капканов и сами будем шкурки сдавать.
Шурка согласился, посоображал над задуманным, потом сказал:
— Петька, а шкурки же сначала снимать с сусликов надо…
— Надо, — подтвердил Петька.
— А ты умеешь?
Некоторое время Петька шагал молча, раздумывая над вопросом, потом махнул рукой.
— Ниче, Шурка. Главное — поймать. А уж шкурку сдерем как-нибудь.
— Сдерем!
Выйдя на дорогу, приятели бодро зашагали в гору.
…В этот день очень везло Шурке. Прямо замечательный выдался день!
Возвращаясь, с высоты сопки он еще раз посмотрел на свой полустанок и дедовский дом и подумал, что, пожалуй, будет ему выволочка от бабки. Ушел-то он не спросись… Хорошо было б теперь что-то такое придумать. А что придумаешь?
Сгибаясь под мешком, который под конец совсем стал тяжелый, Шурка с завистью поглядывал на Петьку. Ему вот не надо голову ломать над придумками. У них в дому свой порядок. Кто куда пошел, когда и откуда вернулся — никого не касается. Хороший порядок! А вот у него дело другое…
Так ничего и не придумав, Шурка свернул на короткую дорожку к дедову дому. Но тут на станцию прибыл местный поезд. А на нем приехал дядька Клим. Он быстро догнал Шурку, подхватил его, подкинул вместе с мешком, а поставив на землю, протянул огромную пятерню:
— Здорово, короед!
Шурка даже задохнулся от радости. Он сразу прикинул, что с дядькой возвращаться куда лучше, чем одному. Бабушка же кормить станет Клима, про дядьку Виктора спрашивать. Тут уж ей не про одного Шурку думать-то надо.
Шурка даже подпрыгнул и обхватил дядьку у пояса.
— Ну-ну! Это что за мешок у тебя на горбу?
— Кислица!
— Что ты говоришь? А ты с кем ее рвал?
— С
— Молоде-ец! — похвалил дядька. — Прямо молодец у нас Шурка. Кормилец-заготовитель!
Ну вот, дядька уже и подсмеивается… Девятнадцать лет всего Климу, он и сам еще побаловаться да похохотать горазд.
Подошли к калитке, и Шурка сразу увидел бабку, хлопотавшую около летней печки, поставленной под навесом, рядом с вкопанным в землю столом. Увидел и деда, отдыхавшего на чурочке в тени.
— Бабушка, баба! — заторопился Шурка. — А я вот кислицы принес!
Бабка быстро повернулась от чугунков.
— Господи, господи! — подслеповато щурясь, запричитала она. — Ты где же, окаянный, целый день пропадаешь?
Шурка молчал, ждал, когда дядька поздоровается с дедом и бабкой. А Клим, стягивая с себя рубашку, весело глянул на Шурку:
— Так ты что, без спроса удул?
— Мы же недалеко, к выемке с Петькой ходили, — бубнил Шурка.
— И какой беды тебе там надо было? — напустилась на него бабка. — Я уж и на станцию сбегала, и на казарму сходила. Всех спрашивала, никто его, окаянного, не видел. Вот еще горе на мою голову…
Таких разговоров совсем не любил Шурка… Стоя посреди двора, с мешком около ног, он должен был выслушать многое про непутевого внука, которого дочка-покойница оставила бабке на старости лет. И что ходит-то этот внук целыми днями голодный, не одевается как следует, не думает о том, что в лесной преисподней можно и ногу сломать, и глаза себе выткнуть… И что хоть учится внук, вроде бы, слава богу, а за цыплятами посмотреть некому и опять они всю рассаду распотрошили. И что рыжему поджигу Петьке лучше не показываться бабке на глаза. Но и, слава те, господи, заявился все же внучек цел и здоров…
Все это надо было выслушивать не перебивая. Шурка знал свою бабку. Вот она уже стала стихать. Хотя, и выговаривает ему, а сама наливает в чашку молочной лапши, режет ломтями хлеб, ставит вазу с вареньем, потную крынку холодного молока, самодельные кренделя и калачики, сахар… Дядька заканчивает полоскаться под рукомойником, дед поднимается с чурочки и, поглаживая бороду, говорит:
— Ладно, старуха, ладно. Парень по делу ж ходил. Смотри, травы притащил сколько. У него, поди, и спина мокрая. Ты давай-ка корми работника.
— Да вот собрала, — говорит бабка и поворачивается к Шурке: — Мойся иди да садись. И ты, отец, садись, свеженького с Климом поешьте.
Ну, теперь все… Правда, бабка еще не раз помянет Шуркино самовольство, но это уже будет другой разговор. Шурка подхватился, поставил мешок на крыльцо, выбрал самую лучшую кислицу и подсунулся к бабке:
— На, баб, испробуй. Ты же любишь ее!
Бабка взяла пучок, осмотрела, ощупала, лицо ее осветилось, но все же она сказала:
— Неслух ты, неслух…