Горькие травы Чернобыля

Новиков Евгений

– Есть, товарищ генерал-майор! Четвертый канал, позывной " Волга".

– Понял. Мой позывной "Каштан". Если будут коррективы, выходите на связь.

Люк за генералом захлопнулся, и бэтээр резко сорвался с места.

Я мрачно пил ледяную воду из термоса.

– Всё-таки интересно, кто там в кого шмалил из автомата?- я взглянул на Володю.

– Так это не проблема узнать,- пакостным голосом заговорил Климчук,- беги вслед за генералом. Как раз у реактора догонишь, спросишь. Заодно и сфотографируетесь. С реактором.

Ты его, а он тебя! Только потом не удивляйся, если твой мелкий дружок не будет...

Всё-таки я всегда гордился скоростью своей реакции. Издевательскую речь Климчук закончить не успел. Всё содержимое термоса- вода со льдом- мгновенно вылилось Володе за шиворот.

Климчук хлопал себя по спине и орал весьма интересные и забористые ругательства:

– Ах, ты ж ёкарный бабай! Ох, ты ж японский карась! Мля ж ты ж мелкая, ёрш тебе в глотку!

Я сиял и светился от счастья, как вышеупомянутый чернобыльский реактор.

– Ребятки, я никак не пойму, кому из вас двоих пятнадцать лет? Обоим?- удивленно сказал Лельченко с заднего сиденья.

– Это мне пятнадцать,- сообщил я,- а ему пять!

– Так, прекращайте это кино, есть у меня одна шикарная идея,- заговорщически зашептал Лельченко...

– Сейчас, Григорьевич, один момент,- злой и мокрый Климчук перебил Лельченко,- дайте мне только ваш термос, очень пить хочется.

Я успел выскочить из машины. Володя разочарованно и шумно вздохнул...

Глава пятая

Я направился в сторону ближайшего дома.

– Куда попёр?- заорал Климчук, выскакивая из машины.

– До ветра, куда, куда, - пробормотал я.

– На асфальт бы мог, какая цаца,- проворчал Климчук,- чего подъезды поганить?

Я не ответил. Володя как-то по- гусиному пошипел и вновь спрятался в салон.

Кроме путешествия "до ветра" у меня была еще одна, можно сказать, стратегическая цель.

Желание её достичь усиливалось с каждым часом. И присутствие свидетелей не входило в мои планы.

Не знаю, о чём вы подумали, но у меня в кармане лежала заветная железная коробка Володи с сигаретами и бензиновой зажигалкой. Ну, что делать, если не дают по -хорошему? Ловкость рук, так сказать. Одна рука, значит, воду за шиворот выливает, другая - сигареты тырит. На что, иначе, умному человеку две руки?!

Я поднялся на крыльцо. Дверь была плотно закрыта. Вам знакомо чувство на уроке, когда учитель долго шарит взглядом по журналу, выбирая жертву, которая должна отправиться к доске? Вот я всегда знал, секунд за несколько до того, как назовут мою фамилию. Интуицией такая штука называется.

Я ухватил ручку двери. Интуиция заскулила, перебралась из груди в желудок и быстренько спустилась в пятки.

"Дёру делать надо, тикать отсюда надо",- завыла она, пытаясь развернуть мои кеды в противоположную сторону.

Но мне всегда было трудно договориться с самим

собой. Дверь я всё-таки открыл. Не без труда - дверь была захлопнута, уж очень плотно - но всё-таки открыл.

Вот зачем я это сделал? Хоть кто-нибудь знает, зачем? Не мог зайти в другой подъезд?

Огромный черный дог лежал у самой двери, вытянув лапы. Жуткая пасть собаки ощерилась, провалившиеся глазницы уставились прямо на меня. Дог вроде бы слегка шевелился и странно попискивал. В нос ударил тяжелый запах.

– А-а-ай!
– заорал я и со всех ног бросился к "Рафику". Дверь с треском захлопнулась.

В салоне было явное оживление. Климчук перестал тереть спину снятой гимнастеркой и удивленно смотрел в мою сторону. Лельченко столь же недоуменно чесал свою "почти лысину".

– Что там?- выкрикнули оба одновременно.

– Собака там,- сообщил я паническим голосом, - огромная, шевелится и пищит.

Володя и Николай Григорьевич переглянулись.

– Собака? Пищит? От ты ж, бисова душа,- пряча улыбку, изрек Лельченко.

К Володе вмиг вернулось его типичное настроение в стиле "шалтай-болтай".

– Огромный собакен?- переспросил он.- Баскервилей? Да еще пищит и дергается? С ума он там сошел что ли ?

– Не веришь, пойди посмотри сам,- уже успокаиваясь, сердито сказал я.

– Григорьевич, нам нужна собака?- поинтересовался Володя.- Пищащая и дохлая.

Лельченко прыскал в усы. Он поманил меня пальцем.

– Понимаешь, какое дело, Жень. Тут в городе собак и кошек - целый зверинец был. Когда людей увозили, брать домашних любимцев не разрешали. Остались они в городе. Собаки поели кошек и стали сбиваться в стаи. Даже на патрулей нападали. Вот всю живность и постреляли. А кто-то в суматохе, глядишь, и закрыл собачку в подъезде...

– Она там лапы и протянула с голодухи и радиации,- резюмировал Володя.

– Даа, а чего она шевелится и пищит?- я почти успокоился.

– Ну, если не врешь, то это может её крысы жрут, они же и пищат. Я так думаю.

Желудок охнул и приготовился выплеснуть содержимое на свободу. Сигарет уже не хотелось. Я несколько мгновений прислушивался к поведению желудка, но он уже как-то справился с этой совсем не гастрономической ситуацией. Я взобрался на правое переднее сиденье.

– Посещение уборной отменяется?- поинтересовался Володя.

– Расхотелось что-то,- буркнул я.

Лельченко, казалось, начинал терять терпение:

– Будете слушать мою идею? Значит, вот чего...квартира у меня здесь неподалёку. На втором этаже. Там мы с бабкой моей жили до ТОГО дня. Так вот. Место там должно быть без особой "грязи". Окна я еще 26-го заэкранировал чем мог, как об аварии узнал. Сколько можно париться на этой жаре? Посидим в прохладце, отдохнём, поедим, а там в Чернобыль меня забросите, а сами - на выезд.

– Мээ,- раздумывал Володя,- эээ...