Горький хлеб (Часть 5)
Шрифт:
– Пошли к царице Сеньку, святой отец.
Постельничий вскоре вернулся и с низким поклоном доложил:
– Матушка наша, великая государыня еще почивает.
Федор Иванович забеспокоился - грех заутреню просыпать - и поспешил в соседнюю палату - покои царицы.
На широких лавках спали сенные девки. Царь ухватил одну за косу. Девка вздрогнула, подняла сонные припухшие глаза на государя и бухнулась с лавки на пол, встав на колени.
Но Федор Иванович после молитвы по обычаю был кроток, спросил лишь тихо:
–
– Прости меня, грешную, государь и царь наш. С вечеру скоморохи царицу тешили, припозднились. Проспали, батюшка.
Федор Иванович подошел к спящей царице. Ирина - молодая, цветущая, темноволосая, безмятежно спала, чуть приоткрыв полные вишневые губы.
В опочивальне под низкими каменными сводами душно, Легкое тонкое покрывало сползло на пол, устланный яркими заморскими коврами. Ирина чему-то улыбается во сне, лежит на спине, широко раскинув смуглые обнаженные руки. На подушке вокруг головы - пышный венец кос.
Царь поднимает с ковра одеяльце и тихо покрывает им разметавшуюся во сне супругу. Но снова вспоминает о богослужении и слегка трогает царицу за плечо.
– Вставай, Иринушка. К молитве пора.
Государыня просыпается, по-детски трет кулачком глаза. Глянула на постное болезненное лицо царя, потянулась и грустно вздохнула.
– Нешто уже заутреня скоро, батюшка?
Федор Иванович кивает головой и возвращается к духовнику. Садится на лавку и, пока царицу одевают, вновь рассказывает Филарету о привидевшемся челне с мертвым Иваном Шуйским.
– Скорбит душа моя, святой отец. Растолкуй, к чему бы это?
Филарет осенил царя крестом, подумал с минуту и пояснил:
– Все от господа, государь. Да токмо я так разумею. Рыбаки в скоморошьих кафтанах - то к вечерней потехе, к травле медвежьей. Челн путь в монастырь на богомолье. Покойный князь Иван Петрович - к брани боярской на Совете... А вот щука - к покойнику, сохрани нас, господи.
Федор Иванович часто и испуганно закрестился на лики святых, забормотал долгую молитву. Потом молвил тихо:
– А Сенька меня обманул. Прогоню его из постельничьих. Пущай в звонари идет, пустомеля.
Глава 59
НА КРЕМЛЕВСКОЙ ЗВОННИЦЕ
Вскоре после заутрени в покои государя вошел ближний боярин правитель и советник, наместник царств Казанского и Астраханского, конюший Борис Федорович Годунов. Ему лет сорок, статный, румяный, чернокудрый. На боярине белый атласный кафтан со стоячим козырьком, унизанным мелким жемчугом, бархатные малиновые штаны, сафьяновые сапоги с серебряными подковами. На голове - белая парчовая шапка, украшенная по верху дорогими самоцветами.
Борис Федорович отвесил поясной поклон царю, сказал по издревле заведенному обычаю:
– Доброго здоровья тебе, государь, и многие лета счастливого царствования.
Царь Федор Иванович, забывшись, сидел в мягком резном кресле, подперев вздрагивающую голову
Позади царя стоял с открытым Евангелием крестовый дьяк, который при входе в опочивальню Бориса Годунова низко поклонился всесильному наместнику.
Не дождавшись ответа от царя, Борис Федорович подошел близко к креслу, наклонился к Федору и вымолвил:
– В Грановитой бояре собрались. Ждем тебя на Совет, государь.
– А, это ты, Борис? О чем глаголишь?
Годунова не удивляла странная забывчивость царя. Вот уже три года Федор Иванович впадал порой в задумчивость. Наместник повторил свои слова.
Царь вздохнул, чему-то печально улыбнулся и поднялся.
– Идем, боярин. Идем дела державные вершить.
В кремлевских церквах ударили к ранней обедне. Понесся протяжный, медлительный звон.
Федор Иванович остановился, широко осенил себя крестом, затем приложил палец к губам и молвил задушевно:
– Ишь благовест-то какой, господи. Пойдем, боярин, на звонницу. Сон мне недобрый привиделся. Надо о том сказать всевышнему. Бог-то любит, когда цари возле колокола с молитвой стоят. Идем, Борис, идем, а бояре дождутся. Превыше всего господь...
– Твоя воля, государь, - нахмурившись, обмолвился Борис Федорович.
Царь неровной старческой походкой побрел по сеням к выходу. За ним потянулись многочисленные слуги, духовные лица. Попадавшиеся навстречу бояре, окольничие29 и думные люди30, завидев государя, пятились к стенам, низко кланялись, касаясь рукавами цветных кафтанов с золотыми кистями до самого пола.
Годунов слегка кивал боярам величавой головой и с досадой думал: "Непристойно ближнему боярину по звонницам, словно захудалому пономарю, лазить. Да что делать. Набожному царю нонче не до мирской суеты".
Возле храма на паперти толпились нищие, калеки, бездомные бродяги, юродивые, калики перехожие. В рубищах, с обезображенными морщинистыми лицами, стонали, бормотали молитвы, истово крестились на златоверхие купола храма.
Увидев царя, упали на колени и ползком, с загоревшимися исступленными взорами потянулись к помазаннику31 божьему, протягивая руки.
Федор Иванович остановился и, ласково улыбаясь, промолвил:
– Мир вам, дети мои. Молитесь за царя Федора.
Государь потянулся в карман кафтана, где у него всегда находились мелкие серебряные и медные монеты - денежки, полушка, копейки и алтыны - и принялся выкидывать их на паперть.
Нищая братия взвыла, взметнулась вокруг царя дико орущим клубком. Давка, хрипы, вопли!
Борис Федорович едва оттащил царя от грязной толпы. Его тошнило от этих лохмотьев, беззубых ртов, затхлого зловонного запаха гниющих и кровоточащих тел. Будь его воля - давно бы выгнал всех этих горбунов и уродов из Кремля.