Горький хлеб (Часть 5)
Шрифт:
– А не врешь, молодец. Уж не лиходей ли? Наведешь порчу на лошадей, чего доброго. Ты постой тут, а я до наибольшего конюха добегу. Он-то глазастый. Разберет что к чему, - промолвил старичок.
– Да ты что, Ипатыч? Совсем у тебя память отшибло. Нешто забыл, как я тебе два дня назад пару навильников топором выстругал?
– Вот так бы и толковал сразу, Иванка. Уж ты прости меня старого. Глазами ослаб, запамятовал. Ступай к своей лошадушке.
В последнем стойле слабо заржал конь.
– Узнал, Гнедок. Ох и соскучился я по тебе!
– тепло проронил Болотников и обнял коня за шею. И почему-то сразу вспомнились Иванке сев, отец в чистой и белой рубахе, первая, теплая, комковатая борозда...
Болотников опустился на копну свежего сена и закрыл глаза. Дурманяще пахло чуть привядшей травяной зеленью - чебрецом, вьюночком, манником, пыреем, мятликой. И до чего ж хорошо лежать на мягком сене!
На селе сейчас страда. Взлеты и шарканье кос, потные спины мужиков, духовитые стога...
В соседнем стойле послышался неторопливый разговор двух крестьян.
– В деревеньку тянет, ох, тянет...
– Топерь не скоро в вотчину возвернемся. Князь повел для конюшни стога в лугах метать.
– У тя лошаденка есть?
– Угу. Добрый коняга. Соху легко тянет. Три года его выхаживал. А у тебя?
– Нету, братец. Прошлым летом загубили мою Каурку. Князь себе летние хоромы ставил. Лошаденку к плотничьей артели приписал. Лесины таскала Каурка. А она у меня по десятому году, слабосильная. Возле хором и пала. Потом не купил.
– А чяво ж?
– Хе, братец. Откуда эких денег набраться? В одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи. Ребятенок-то тринадцать душ!
– Пропадешь без лошаденки.
– Пропаду, братец... К соседу пойду. Богатющий, изба-пятистенка. Приеду с боярщины и в ноги кинусь Никите Силычу. Коня попрошу. Вспашу десятину как-нито.
– Дорого дерет, поди, Силыч?
– Свирепый. Без бога живет. За каждый день по чети хлебушка обирает.
– Ох, сгинешь...
– Сгину, братец.
– Оброк велик князю даете?
Уж куда больше. На Евдокию в сусеках един ветер гуляет.
– А деревенька у вас большая?
– Не. Года три назад стояло десять изб, а теперь всего пять дворов осталось. Кои мрут с голодухи, кои в бегах. У меня два братана шестой год в бегах. Бродяжная Русь нонче...
Болотников протянул руку к Гнедку. Конь лизнул сухую ладонь шершавым языком и снова тихо заржал. Иванка поднялся и долго молча стоял, прижавшись щекой к теплому лошадиному, боку.
"Надо Шмотка искать. Где-то здесь на конюшне, сказывают, обитается. С ним, говоруном, легче станет", - подумал Болотников и вышел.
Бобыля нашел в просторном приземистом сарае,
– Эгей, умелец колымажный!
Афоня вздрогнул, поднял голову и оторопел. Выронил ремень из рук, изумленно заморгал глазами, а затем обрадованно метнулся к Иванке.
– Ах, голубок ты мой!
Восторгу Афони не было предела. Он крутился возле Болотникова, толкал его кулаками в грудь, обнимал за плечи.
Друзья отошли в сторонку, присели на телегу. Бобыль бойко принялся рассказывать о своих похождениях и мытарствах.
– Неспроста приказчик задумал тебя воротить в вотчину. Ужель о сундучке проведал?
– тихо и озабоченно проговорил Болотников, когда бобыль закончил свою длинную речь.
– Сумлеваюсь. Кажись, следов не оставляли... Ну да бог с ним. Сам-то как из Пыточной выбрался?
Иванка лишь руками развел.
– Уму непостижимо, друже. Сам Борис Годунов за меня заступился.
Глава 57
ЕЛЕНА
Наконец-то княгиня Елена дождалась своего часа. Князь Андрей, получив добрую весть от приказчика Гордея, сдался на ласковые мольбы молодой супруги. Елене было дозволено прогуляться верхом на коне.
В это раннее утро, спровадив ратников на Воронцово поле, а холопов и челядинцев загнав в подклет, князь самолично вывел из конюшни молодого рысака. Подвел его княгине, слегка поклонился, молвил шутливо:
– Потешайся, Елена. Но ежели с коня упадешь - разлюблю.
Княгиня низко поклонилась князю, вспыхнула ярким румянцем.
Конь облачен богатым убранством. Седельные луки горят золотом. Сидение и крыльца седла обтянуты аксамитом. Поверх седла - попона из вишневого бархата, шитая золотом и жемчугом; по краям ее тянется густая золотая бахрома. Подшейная кисть - из шелковых нитей с жемчужной сеткой. Стремена серебряные, чеканные. Попона, закрывающая круп коня, из атлабаса23, полосатая, расшитая золотом и серебром.
Андрей Андреевич подсадил княгиню на коня, а затем вошел на красное крыльцо. На обширном опустевшем дворе осталась одна Елена.
Спохватилась княгиню мамка Секлетея. Не сказала ей Елена о готовящейся потехе. Принялась спрашивать сенных девок, но те лишь озорно фыркали и молчали. Так ничего и не добилась старая.
Выглянула мамка ненароком из косящетого24 окна светлицы во двор да так и ахнула. Пресвятая богородица! И надо же такому привидеться! Выглянула Секлетея еще раз на двор и пала на колени перед киотом, сотворив крестное знамение.