Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Сартаков Сергей Венедиктович

Маринич спросил, как все это происшествие нужно оформить. Андрей Семеныч, будто подстреленная утка крыльями, коротко и нервно взмахивал руками.

— Ай, срам какой! Вот срам какой! Зарплату в цехах начали выдавать без кассира. Я собирался поставить вопрос о безнарядной оплате выполненных работ, по саморапортичкам. И вот на тебе! Всем наплевал в душу.

— А как с ним поступить теперь, Андрей Семеныч?

— Да что — как поступить! Расстрелять его за это, что ли? Он тебе сказал: «Подавитесь, не платить — так не платите уж и совсем ничего»? Вот и выпиши приходный ордер на весь выданный ему аванс. И делу конец! Ах, до чего же это все неприятно…

— Но

он подделал документы, Андрей Семеныч! Ведь это же нельзя простить.

— Говорю: расстрелять его, что ли? Сколько он там приписал себе суточных и этих, квартирных? На двадцать один рубль десять копеек? Так если он порвал сгоряча все документы и вернет полностью весь выданный ему аванс, он накажет себя больше чем втрое против этого. Чего еще от него ты хочешь?

— Подделка! Подделка же, Андрей Семеныч! Сам факт подлога.

— За этот факт он на полмесяца верных без зарплаты остался. Ну что ты думаешь — это ему и так крепкий урок. Какого ты еще зла ему хочешь? Иди, иди! Весь день ты мне отравил. Взять бы тебе да просто приходный ордер сразу выписать! Коли на это сам человек согласился.

— С бранью, с оскорблениями. И, собственно, не согласился, а выкрикнул, будто в лицо мне швырнул эти слова.

— С бранью… Небось забранишься, когда сядешь на полмесяца без копейки… Гадко это, конечно, других же еще и ругать, да человека и момент понять тоже надо. Взыскивай с него аванс и — иди, иди! Ну тебя!

Очутившись за дверью, Маринич недолго раздумывал. Все ясно: как и Володя Мухалатов, Андрей Семеныч решительно неправ. И разница лишь в том, что один, по наивному заблуждению, не считает вообще поступок Власенкова преступлением, а другой, просто по доброте своей, не хочет наказывать виновного больнее, чем обыкновенным рублем. Что ж, вот так и создается удобная обстановочка для разных сперва мелких воришек, а потом от безнаказанности, и крупных воров. Читая уголовную хронику, мать частенько вспоминает какой-то рассказ «Пятачок сгубил» из хрестоматии еще ее школьного детства. А здесь и побольше пятачка и обстоятельства гаже. Иван Иваныч Фендотов подписал продление командировки Власенкова; Фендотов, во всяком случае, должен знать, как злоупотребил человек его доверием. Скажет ли ему об этом Андрей Семеныч? И вообще, конечно, не главному бухгалтеру, а директору завода следует решать вопрос о привлечении к уголовной ответственности жулика, пойманного с поличным.

В приемной директора была небольшая очередь. Но Маринича секретарша пропустила немедленно, стоило только шепнуть ей на ушко: «Аля! На три минуты. По чрезвычайно срочному делу».

Фендотов, должно быть весь поглощенный какой-то неотвязной мыслью, поглаживал ладонью затылок, сновал из угла в угол по кабинету. Заметив вошедшего Маринича, остановился, спросил нетерпеливо:

— У вас действительно что-то очень срочное? Что?

— Иван Иваныч, извините, позавчера вы подписали продление командировки Власенкову.

— Ну да, подписал. Надо бы сделать это Василию Алексеевичу, да его не было. Просил Мухалатов. А что?

— Он подделал счет гостиницы и приложил чужие железнодорожные билеты к отчету. И получилось, будто он пробыл в Ленинграде эти шесть дней, на которые вы продлили ему…

— Андрей Семеныч мне ничего не говорил, — перебил Фендотов.

— Еще не успел.

— Ну, а в чем дело?

— Так… как «в чем дело»? Власенков сделал подлог, хотел незаконно получить двадцать один рубль десять копеек.

— Ого! И дачу себе на эти деньги отгрохать? — рассмеялся Фендотов. —

А как же он это объясняет, попытку свою?

— Так, Иван Иваныч, что его объяснения… Он-то, конечно, говорит, что на такси эти деньги проездил и за гостиницу сверх положенной нормы по рублю двадцать из своих доплачивал. Дело не в этом. Подлог…

— Вот черт! По рубль двадцать доплачивал, — даже как будто с завистью опять перебил Фендотов. — Значит, всего за трешку снимал номер? Мне дешевле как по пятерке жить в Ленинграде не приходилось. А такси — правильно — одно разорение. Город пространственный. И в совнархозе машину ему не дадут.

— Уголовное дело, Иван Иваныч. Надо Власенкова привлекать к ответственности. Вот я и пришел…

— Погоди! Двадцать один рубль, чтобы покрыть действительные расходы на такси и гостиницу? Какое же тут уголовное дело?

— Он подделал счет…

— Ну и пес с ним! Порви его, чтобы ревизоры не прискребались. А Власенкову эту двадцатку там или четвертную я из директорского фонда выпишу. Все?

— Иван Иваныч, так ведь подделка!

Фендотов замотал головой и даже зажмурился, показывая, до чего не ко времени и не к месту идет у них разговор.

— Ну я тогда не знаю. Ступайте к Василию Алексеевичу, он и финансовыми и юридическим делами у нас занимается. А я подмахнул командировочное Власенкову только по просьбе Мухалатова. — Фендотов крутнулся на одной ноге, давая понять Мариничу, что разговор закончен. Однако прибавил еще: — А насчет двадцатки Власенкову, нет, лучше уж четвертной, там вместе со Стрельцовым заготовьте проект приказа. Я подпишу.

Теперь, после столь неожиданного поворота событий, Маринич и вовсе не мог остановиться на полпути, считал себя обязанным непременно довести дело до конца. Подумать только, а! Подлог — пустяк. И жулику еще четвертную из директорского фонда…

Подталкивая на переносье сползающие очки, Стрельцов внимательно выслушал рассказ Александра. Попросил повторить некоторые подробности. Задумался.

— Тут трудно применять сильные слова и устанавливать чеканные категории в оценках, — проговорил он наконец. — В прежние времена, когда игроки за карточными столами уличали партнеров в мошенничестве, этих шулеров просто били подсвечниками. А на Востоке мелких воришек обмазывали смолой, вываливали в перьях и сажали на осла, лицом к хвосту. Хотя, вероятно, законы позволяли наказывать и как-то иначе, не так публично и позорно. А люди поступали в общем-то правильно. За мелкие, гаденькие дела и наказывать следует соответственной казнью. Мелких жуликов надо заставлять на народе гореть от стыда. Не в прокуратуру же, в самом деле, передавать материал о неудавшейся попытке Власенкова сорвать с государства двадцать рублей.

— А почему не в прокуратуру? — Маринич недоумевал. Вот тебе раз: и Стрельцов либеральничает. — Василий Алексеевич, подделка документов, как я понимаю, преступление уголовное.

— Подделка не удалась, деньги он не получил, наоборот, своими даже поплатится… Александр Иванович, может быть, не совсем то слово, но тогда и с нашей стороны это будет какой-то мелочностью, если хотите, местью за то, что он в разговоре с вами держал себя по-хамски. Наказание должно быть неотвратимым, но и соразмерным вине. Только тогда оно воспитывает. Давайте предположим, что Власенкова посадили бы в тюрьму на пять лет. Не только он сам, но и все окружающие сочтут это величайшей несправедливостью. О существе самого преступления тогда никто не вспомнит, но решительно все будут жалеть осужденного и осуждать осудивших.