Город Антонеску. Книга 1

Верховский Яков

И они начали…

Ловили и вешали… Ловили и вешали…

Всех подряд…

Вешали… Вешали… Вешали…

И вскоре уже не стало свободных виселиц!

Тогда стали вешать на ветках акаций, выписанных Дюком де Ришелье из Европы, на старинных газовых фонарях, зажигавшихся в давние времена лихими фонарщиками, на витых чугунных решетках балконов, спорящих по красоте с балконами Барселоны. Пришлось даже вешать на ярко раскрашенных детских каруселях, и трупы повешенных выглядели особенно зловеще в окружении веселых лошадок и слоников.

Одним

из повешенных был профессор Григорий Фудим.

Свидетельствует Александр Сапин: «То, что я увидел там, до сих пор остается в моей памяти страшным кошмаром: повсюду валялись трупы убитых евреев, а на столбах – повешенные. В ужасе я побежал по городу. И на других улицах картина была та же: сотни трупов повсюду. В одном из них я узнал своего товарища Абрашу Каминского, в другом – Фудима, известного в Одессе преподавателя физики…»

Тысячи, тысячи повешенных.

Страшное, вызывающее тошноту зрелище.

Свидетельствует Владимир Рабинович: «23 и 24 октября, куда ни кинешь глаз, кругом виселицы. Их тысячи. У ног повешенных людей лежат замученные, растерзанные и расстрелянные.

Наш город представляет собой страшное зрелище: город повешенных…»

С 7 часов утра и до 12 часов дня, за пять часов, в Одессе было повешено около 5 тысяч человек. Одесса стала городом повешенных.

Впрочем, в нашем городе, в нашей Одессе «такое» не могло бы произойти.

«Такое» достойно было только «Города Антонеску».

Вот и сбылась мечта бесноватого фюрера. Еще в 1922-м он обещал, что, придя к власти, прикажет «поставить на площади Мариенплац в Мюнхене столько виселиц, сколько поместится… и вешать будут жидов, одного за другим, и висеть они будут столько, сколько позволят элементарные нормы гигиены. И, как только снимут одних, сразу же будут повешены следующие, пока в Мюнхене не останется ни одного жида…»

Теперь виселицы стоят на площадях Одессы.

Теперь евреев, одного за другим, вешают в Одессе.

Вот они – эти повешенные евреи – на фотографии.

Немецкий фельдфебель сделал этот снимок – «на память» – и, помещая его в альбом, подписал, чтобы не было уже никаких сомнений: «JUDEN».

Этот немец, убитый впоследствии под Сталинградом, был, как видно, заядлым фотографом – в Париже он снимал Эйфелеву башню, в Дрездене мосты и церкви, а в Одессе – повешенных.

Достопримечательностью Одессы стали повешенные евреи.

ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО

«23 октября, 12 часов дня. В данный момент наша улица оцеплена, рум. с. делают обыски и выводят евреев. На Куликовом поле уже несколько человек висят…»

Достаточно! Довольно! Opri!

Наконец, где-то в районе полудня, прозвучала команда: «Opri!»

Дело

заключалось в том, что некуда было вешать!

Не было мест на ветках акаций, на фонарях, на балконах.

Не было мест даже на каруселях.

Повсюду висели люди со сведенными в конвульсиях ногами и вывороченными лиловыми языками.

Да и сами командующие – генералы Мачич и Трестиореану – были в смятении: акция явно начала выходить из-под контроля.

Создавалось впечатление, что «людские ресурсы» теряют рассудок. Создавалось впечатление, что солдаты превращаются в зомби, что вот-вот, еще немного, и они станут вешать друг друга.

Шутка ли – каждый из них повесил не менее сотни людей!

Каким нужно быть варваром, чтобы сделать это и не сойти с ума!

Вот ведь даже сам архитектор «окончательного решения» Генрих Гиммлер, увидев однажды расстрел евреев, упал в обморок.

Увидел, заметьте, не повешение, а всего лишь расстрел. И даже не массовый – а так… смешно сказать!.. расстрел какой-то сотни жидовок и жидовских ублюдков.

Было это в августе 1941-го в оккупированном Минске.

Узнав, что Гиммлер собирается посетить Минск, группенфюрер Небе, командующий Эйнзатцгруппе «В», решил порадовать патрона захватывающим зрелищем расстрела. Вначале Гиммлер был даже доволен этим.

«Хорошо, что я смогу хоть раз увидеть все сам», – сказал.

Но когда он действительно увидел «все сам» – увидел, как люди падают в расстрельный ров, как продолжают там шевелиться и звать на помощь, он потерял сознание. Хорошо еще, что подручный его, группенфюрер Вольф, успел подхватить слабонервного шефа и помог добраться до личного «хорьха» с номером «SS-1».

Результатом этого спектакля не стал, конечно, отказ от расстрелов, но возможности уничтожения были расширены с помощью так называемых «душегубок» – автофургонов, позволяющих удушить выхлопными газами до 70 человек и исключавшими прямой контакт с жертвами.

Возможный контакт с жертвами волновал не одного Гиммлера.

Адольф Эйхман в свое время, будучи в оккупированном Львове, очень был озабочен тем, что такое убийство может повлиять на «наших замечательных парней» [14] .

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ЭЙХМАНА

Тюрьма «Рамле», Израиль, 1991 год

Кое-как добрался до Львова, прихожу к начальнику гестапо и говорю ему: «Это ужасно, что там делается… Ведь там из наших замечательных парней воспитывают садистов…»

14

Ланг Йохен фон. Протоколы Эйхмана: магнитофонные записи допросов. М.: ТЕКСТ, 2002.