Шрифт:
INFERNUM Ненависть
В тот день было на редкость красивое небо. Почти не затянутое вечной завесой, сквозь которую отдалённые предметы видятся расплывчато, словно через пыльное стекло. Ярко-зелёного цвета. Ярче, чем платье младшей жены Водяного. Я представляла, что такого цвета были яблоки, о которых мне рассказывал дядя Адам. Он говорил, что до сих пор помнит их вкус. Я почти завидовала доброму старику в такие моменты...
Я видела небо, когда поднялась из Ада в Чистилище, чтобы купить себе в подарок от Верити галлон* воды третьей степени фильтрации. В тот
Я совсем не знала наших родителей, но знала, что мы с Верити - сёстры. Когда я была совсем маленькой, называла её мамой. В те годы она была младше, чем я сейчас. И уже тогда торговала собой.
Проституция и воровство - вот два пути, по которым могла пойти живущая в Аду девушка-подросток, да ещё и с ребёнком на руках. Впоследствии Верити призналась мне, что предпочла бы второй выход, но ремесло воровки было ещё опаснее. Если продажная женщина из Ада ещё имела какую-то уверенность в завтрашнем дне, то в жизни воровки не могло быть ничего стабильного, да и сама эта жизнь грозила оборваться в любой момент. Пример печальной участи каждый день мелькал перед моими глазами... Верити не могла рисковать, я пропала бы без неё.
Знаю, сестра пыталась оправдаться передо мной. Она думала, что я презираю её. Неправда, я обожала её с той самой минуты, когда осознала себя в этом мире. Я восхищалась ею: её силой и самоотверженностью.
Ад, Чистилище и недостижимый Рай - всё это вместе носило название 'Убежище номер 7' или Эсперанса. Не знаю, быть может, помимо нас на Земле существуют ещё десятки и сотни подобных убежищ или же Седьмое Убежище осталось единственным, и вокруг - лишь долгие мили выжженных пустынь, населённых племенами мутантов-каннибалов, от которых нас защищают прочные металлические стены. Пожалуй, оба эти варианта имеют равную степень вероятности.
Что же до Эсперансы*... Дядя Адам не раз говорил, что надежда навсегда покинула этот город. Порой мне хотелось вырвать из памяти его рассказы о временах, когда то, от чего остались лишь пустые бетонные панцири, было фантастически огромными городами, вмещавшими столько людей, сколько я не в силах себе представить. А главное, даже самый жалкий из них имел вдоволь воды, в то время как в Эсперансе таких счастливчиков можно назвать по именам. Водяной, контролирующий все запасы воды Убежища, члены его семьи и приближённые - основа его власти.
Запрокинув голову, я любовалась сверкающими отполированным стеклом и сталью громадинами Рая. Между ними проносились гравимобили, бесшумные и манёвренные, и каждый пилот старался обставить остальных. Время от времени казалось, будто, того и гляди, стремительная машина окончит серию безумных разворотов, проломив металлическую конструкцию ближайшего небоскрёба. Но в очередной раз хищно заострённый нос нырнёт в сторону, не добрав каких-то пары дюймов до столкновения.
И всегда самые впечатляющие трюки проворачивал чёрно-алый зверь с обтекаемым корпусом. Кажется, он принадлежал Ублюдку. Вот уж кто мог себе позволить выложить за вызывающе дорогую игрушку горсть золотых баррелей*! В то время как большинство людей из Ада, гораздо лучших, чем он, людей, вынуждены пить техническую воду первой степени фильтрации, сгнивая изнутри!
Сжав кулаки так, что стиснутый в ладони серебряный галлон вспорол кожу неровными краями, я испытала едва ли не сильнейший прилив
Словно подчинившись яростному желанию, гравимобиль завихлял из стороны в сторону. Проскрежетал крылом об опору моста... дёрнулся вниз, носом почти перпендикулярно земле. Гнев потух, вместе с собравшейся кучкой зевак я наблюдала за представлением.
– Ублюдок там чё, накурился? Какого хера вытворяет?
– Громила в вышарканной кожанке присовокупил матерное пожелание убиться побольней.
– Похоже, кто-то покопался в потрохах гравика, - буркнул остроносый рыжий тип. Тихо, но слух у таких, как я, тонкий. Худющий, джинсовая куртка в заклёпках болтается на перекошенных плечах, а макушкой тип достаёт бугаю лишь до подбородка. И глаза как у крысы, маленькие и круглые, взгляд шныряет - зырк-зырк.
– Ты на чё это намекаешь, э? Типа, я Ублюдковой пташке крылышки подрезал?
– Тебе не кажется, амиго, что ты чересчур высокого мнения о себе?
– фыркнул "джинсовый".
– Всё принимаешь на свой счёт. Каждая 'несвоевременная кончина' на трёх ярусах... тут даже ему не управиться.
– Завали. Если бы Папе хоть приснилось, что Ублюдку помогли свернуть шею, он бы этого...
Каким образом отблагодарил бы Водяной за скорейшее отправление Ублюдка на тот свет, узнать не довелось. Чёрно-красный гравимобиль, извернувшись под невероятным углом, проскочил в невидимый зазор между башнями, описал полукруг и выровнялся.
По земле прямо у моих ног пронеслась длинная тень. Как бы то ни было, таланта первоклассного гонщика у ручного пса Водяного не отнять.
– Вот ведь живучая сука!
– со смесью досады и восхищения выцедил верзила и харкнул.
Глядя, как гравимобиль опускается на посадочную площадку, я испытывала... облегчение. Да, именно облегчение. Конечно, моё мысленное послание никак не могло стать причиной неисправности. Но осадок всё равно остался бы. А я не хотела стать причиной чьей-то смерти. Пусть даже такой твари, как Ублюдок.
Под пыльным навесом стояли три врытые в землю канистры. Целое состояние. На складном низком стульчике сидел, обмахиваясь грязным платком, шарообразный продавец жизни. Приподняв отёкшие веки, он удостоил мутным взглядом, который приобрёл малую толику благосклонного интереса, когда я протянула раскрытую ладонь с монетой.
Серый кругляш перекочевал в фартук толстяка. Тяжко вздохнув, продавец вразвалочку подошёл к средней канистре, открыл кран и нацедил в жестяную ёмкость драгоценной воды. Все манипуляции проделывал с таким несчастным видом, будто должен налить галлон собственной крови. С выражением снисхождения на заплывшем лице протянул сосуд, в котором, как я определённо знала, не было положенного галлона. Обычное мошенничество, но не птице моего полёта этим возмущаться. Вот если бы Ублюдка облапошили хоть на унцию*... Вот тогда да. Он бы попросту пристрелил эту истекающую п`отом свинью на месте и ушёл бы, как ни в чём ни бывало. А у меня, чего доброго, отобрали бы то, что есть, и поколотили для острастки.