Город бездны

Рейнольдс Аластер

Теперь Небесный управлял им через те же каналы преданности.

— Знаешь, о тебе уже никто не вспоминает, — сказал Небесный.

Тяжелые веки поднялись, приоткрыв налитые кровью глаза диверсанта.

— Что?

— Похоже, весь корабль решил спокойно забыть о твоем существовании. Каково тебе — быть стертым из памяти общества?

— Ты помнишь меня.

— Да, — Небесный кивнул в сторону бледного обтекаемого силуэта, который плавал в камере из зеленого бронированного стекла на другом конце комнаты. — И он тоже. Но нас только двое,

верно? Значит, о тебе помнят только двое палачей.

— Это лучше, чем никто.

— Они, конечно, подозревают…

Констанца… единственная серьезная помеха.

— Вернее, подозревали, когда вспоминали о том, что случилось. Ведь именно ты убил моего отца. Разве у меня нет полного морального права пытать тебя?

— Я не убивал…

— Нет, ты убил его.

Небесный улыбнулся. Он стоял у наскоро собранного пульта управления, позволяющего ему «говорить» с имплантатами диверсанта, и лениво поглаживал черные круглые рукоятки и застекленные аналоговые циферблаты. Он сам построил эту панель, собирая детали по всему кораблю, и назвал ее «Ларец Господа Бога». В конечном итоге этот инструмент действительно вызывал божественный образ в голове убийцы. Вначале Небесный пользовался им исключительно для причинения боли, но позже, сломав диверсанта, начал переделывать его личность по собственному усмотрению с помощью выверенных доз нервного экстаза. В данный момент височная доля пленника подвергалась лишь минимальному воздействию. В этом неопределенном состоянии он не испытывал благоговейного страха перед Небесным и начинал рассуждать в духе агностицизма.

— Не помню, что я такого сделал, — произнес пленник.

— Я так и думал, что не помнишь. Напомнить тебе?

Диверсант покачал головой.

— Может, я и убил твоего отца. Но кто-то должен был предоставить мне такую возможность. Перерезать путы, оставить в постели нож…

— Это был скальпель, инструмент более утонченный.

— Конечно, тебе виднее.

Небесный повернул одну из черных рукояток на пару делений и проследил, как дрогнули аналоговые циферблаты.

— И зачем мне было делать так, чтобы ты убил моего собственного отца? Я ведь не сумасшедший.

— Он все равно умирал. Ты ненавидел его за то, что он с тобой сделал.

— А откуда ты знаешь?

— Ты сам сказал мне, Небесный.

Разумеется, это было вполне возможно. Так забавно было подтолкнуть человека к отчаянному, скручивающему внутренности пределу тотального страха, а затем смягчиться. Это можно было проделывать с помощью машины — или просто продемонстрировать пленнику некоторые хирургические инструменты.

— Он не сделал мне ничего такого, за что бы я его ненавидел.

— Разве? Но прежде ты говорил другое, — пленник говорил с чуть заметным акцентом, которого уже давно никто не слышал. — Ты был сыном бессмертных, и если бы не Тит — он выкрал тебя — ты бы продолжал спать среди других пассажиров. Вместо этого ты провел в этой дыре несколько лет своей жизни. Ты стареешь, подвергаешься смертельному риску и даже

не можешь быть уверен, что доберешься до Конца Путешествия. А если Тит тебя обманул? Что, если ты — не бессмертный? Чтобы узнать наверняка, потребуются годы.

Небесный повернул рукоять дальше.

— По-твоему, я выгляжу на свой возраст?

— Нет…

Нижняя губа диверсанта затрепетала — несомненный симптом приближения экстаза.

— Просто у тебя могут быть хорошие гены.

— Что ж, рискнем, — он толчком добавил напряжение. — Ты знаешь, я могу причинять тебе боль.

— А-ах… знаю. Боже, я знаю.

— Но я предпочел этого не делать. Тебя охватывает религиозный восторг?

— Да. Я чувствую, что нахожусь перед чем-то… чем-то… а-ах. Господи. Это невозможно передать…

Лицо пленника исказила нечеловеческая гримаса. К его черепу прирастили двадцать дополнительных лицевых мускулов, и при необходимости он мог менять внешность до неузнаваемости. Скорее всего, таким образом он и пробрался на корабль — превратив себя в подобие человека, которому предназначалось место в камере. Теперь он «копировал» Небесного, отчего его искусственные мускулы непроизвольно подрагивали, подстраиваясь под новое выражение.

— Это слишком прекрасно.

— Ты уже видишь яркие огни?

— Я не могу говорить…

Небесный повернул рукоять еще на несколько делений, почти до упора. Стрелки на циферблатах зашкаливало. Нет, еще не предел… благодаря логарифмической калибровке, оставался крошечный запас. Это могло означать разницу между ощущением просветления и появлением ярких видений рая и ада. Он еще не уводил пленника так далеко и не был уверен, хочется ли ему рискнуть.

Покинув пульт, он подошел к диверсанту. Позади него вздрагивал в своем резервуаре Слик, вверх и вниз по телу дельфина пробегали волны, — он предвкушал нечто особенное.

Пленник истекал слюной, теряя контроль за основными мышцами. Теперь его лицо словно оплыло, мышцы безвольно расслабились. Небесный взял его голову в руки и заставил взглянуть себе в лицо. Он почти ощущал, как разряды, проникая в мозг диверсанта, покалывают кончики пальцев. На миг их взгляды встретились — зрачок в зрачок, но это оказалось для пленника чрезмерным испытанием. Это было все равно, что увидеть Бога, — не самое приятное из переживаний, даже для человека, охваченного благоговейным трепетом.

— Послушай меня, — прошептал Небесный. — Нет, не пытайся говорить. Просто слушай. Я мог бы убить тебя, но не убил, а решил пощадить тебя. Я выбрал милосердие. И значит, проявил сострадание. Я хочу, чтобы ты запомнил это, но запомни и кое-что другое. Я могу быть также ревнивым и мстительным.

В этот миг на руке Небесного зазвенел браслет-коммуникатор. Тот самый, что достался ему от отца, когда он принял командование службой безопасности. Он тихо выругался, отпустил безвольно повисшую голову пленного и повернулся спиной к пленнику. На вызов надо было ответить.