Город и город
Шрифт:
— Пускай.
Она вздохнула и опустила голову. «Всё в порядке?» — по-иллитански спросил у неё Айкам, и она пожала плечами: дескать, может быть.
— Как она нашла Оркини?
— Я не знаю.
— Где это?
— Не знаю и знать не хочу. Есть какие-то точки доступа, так она говорила. Большего она не рассказывала, а мне и этого было довольно.
— Почему она никому, кроме вас, об этом не говорила?
Похоже, о Джарисе она не знала.
— Она же не была сумасшедшей. Видели вы, что случилось с доктором
— Её диссертация…
— Она нисколько о ней не заботилась. Просто делала достаточно, чтобы её профессор Нэнси не доставала. Она была здесь ради Оркини. Понимаете, они с ней связались. — Она вперялась в меня настойчивым взглядом. — Серьёзно. Она была немного… когда она впервые была здесь на конференции, в Бещеле, она вроде много чего наговорила. Там, кроме учёных, было много политиков и прочих, и это вызвало…
— Она нажила врагов. Об этом я слышал.
— Да, все мы знали, что за ней следят наци, причём наци с обеих сторон, но не это было главной проблемой. Главное, что тогда её заметили оркиниане. Они повсюду.
Разумеется, она выставила себя на всеобщее обозрение. Её видела Шура Катринья: я вспомнил, какое лицо у неё было, когда я упомянул в Комитете по надзору о том инциденте. Как и Михель Бурич, вспомнил я, и ещё кое-кто. Возможно, Сьедр тоже её видел. Может, там же ею заинтересовались и другие, неизвестные.
— Когда она начала о них писать, после того как прочла все материалы в «Между…», конспектируя их, исследуя и строча все эти свои сумасшедшие заметки, — она подвигала рукой, словно записывая что-то мелким почерком, — она получила письмо.
— Она вам его показывала?
Иоланда кивнула.
— Я ничего не поняла, когда его увидела. Оно было на корневом языке. Что-то связанное с Предтечей, старинная письменность, существовавшая до бещельской и иллитанской.
— О чём там говорилось?
— Она рассказала мне. Там было что-то вроде такого: «Мы за вами наблюдаем. Вы понимаете. Хотите узнать больше?» Были ещё и другие.
— Она вам их показывала?
— Не сразу.
— О чём они ей писали? Зачем?
— Потому что она на них работала. Они видели, что она хотела бы стать их частью. Так что они её наняли. Заставляли делать для них разное — это было вроде… вроде обряда посвящения. Давать им информацию, что-то доставлять.
Это было невозможно. Она смотрела на меня так, словно вызывала на высмеивание, а я молчал.
— Они дали ей адреса, где она должна была оставлять письма и вещи. В диссенсусах. Сообщения шли туда и обратно. Она им отвечала. Они сообщали ей разные сведения. Об Оркини. Она немного рассказала мне о нём, об его истории и ещё кое о чём, и это было вроде… В общем, такие места, которых никто не может видеть, потому что все думают, будто они в другом городе. Бещельцы думают, что это здесь, улькомане считают, что это в Бещеле. Люди в Оркини, они не похожи на нас. Они могут делать такое, что не…
— Она с ними встречалась?
Иоланда стояла
— Я не знаю.
— Рассказывайте.
— Она хотела. Я не знаю. Знаю, что сначала они отказались. «Пока что нет», — сказали они. Они рассказывали ей разные вещи, об истории, о тех предметах, которыми мы занимались. Эти артефакты, артефакты эпохи Предтечи… они принадлежат им. Когда их раскапывают в Уль-Коме или даже в Бещеле, всегда возникают споры о том, чьи они, где они были найдены, всё такое, понимаете? А это не принадлежит ни Уль-Коме, ни Бещелю. Это собственность Оркини и всегда было ею. Они рассказывали ей о найденных нами предметах такое, чего не мог бы знать никто, кроме тех, кто их туда поместил. Это их история. Они были здесь ещё до того, как Уль-Кома и Бещель то ли раскололись, то ли соединились вокруг них. И никогда отсюда не уходили.
— Но это же просто лежало там, пока кучка канадских археологов…
— Они их там хранили. Эти предметы не были утеряны. Земля под Уль-Комой и Бещелем — это их кладовая. Всё там принадлежит Оркини. Всё это было их собственностью, и мы просто… Я думаю, она рассказывала им, где мы копаем и что находим.
— Значит, она воровала для них.
— Это мы воровали у них… Знаете, она никогда не совершала брешей.
— Что? Я думал, все вы…
— Вы имеете в виду… в качестве игры? Только не Махалия. Она не могла. Слишком много было чего терять. Слишком большая вероятность, что кто-то за ней следит, так она говорила. Она никогда не совершала брешей, даже ни одним из этих неопределимых способов, когда просто стоишь на месте, знаете? Не хотела предоставить Бреши ни малейшего шанса её забрать.
Она опять задрожала. Я присел на корточки и огляделся.
— Айкам, — сказала она по-иллитански. — Не принесёшь ли нам чего-нибудь выпить?
Он не хотел выходить из комнаты, но видел, что она меня больше не боится.
— Она занималась только тем, — сказала она, — что ходила в те места, где они оставляли свои письма. Диссенсусы — это входы в Оркини. Она была так близка к тому, чтобы стать его частью. Так она думала. Поначалу.
Я выжидал, и она наконец продолжила:
— Я спрашивала у неё, что случилось. Последнюю пару недель что-то действительно шло не так. Она перестала ходить на раскопки, на встречи, куда бы то ни было.
— Я слышал.
— Я всё время спрашивала: «В чём дело?» — и сначала она говорила: «Ничего», — но в конце концов сказала мне, что боится. «Что-то не так», — сказала она. Она была расстроена, я думаю, тем, что оркиниане не пускали её к себе, и стала работать как сумасшедшая. Занималась усерднее, чем я когда-либо видела раньше. Я снова спросила у неё, в чём дело. А она просто говорила, что боится. Сказала, что снова и снова просматривала свои заметки и кое-что выяснила. Что-то плохое. Сказала, что мы можем оказаться ворами, даже не подозревая об этом.