Город-крепость
Шрифт:
— Инь Юй просто цветет, когда есть работа, — говорит она, вытащив палец и прижав его к шелковому платью. — Это поддерживает в ней жизнь.
— Знаю.
Девочки смотрят на меня. В четырех глазах темнота и куча вопросов — бездонные колодцы. Не могу слишком долго выдерживать их взгляд, поэтому перевожу свой на занавешенное шторкой окно. Ткань по цвету совпадает с лаком на моих ногтях.
Все еще ощущаю на себе взгляд Нуо.
— Почему ты забрала себе ее обязанности? Хочешь стать мама-сан?
— Так Инь Юй сказала, — пищит Вень Ки.
Если и было бы подходящее время, чтобы
Я хочу ее отдернуть, показать им ракушку. Но всякий раз, когда я об этом думаю, до меня доносятся отчаянные мольбы Синь, в моей голове слышится царапанье ее когтей. Я знаю, остальные меня не поймут. Я бы на их месте не поняла.
Они всего лишь попытаются меня остановить. Как я когда-то Синь.
— Скоро начнется встреча, — меняю тему разговора. — Мы должны быть готовы.
Нуо подносит палец к глазам. Кровь все еще сочится и ложится ровным слоем, словно вторая кожа. Вероятно, игла вошла очень глубоко. Я думаю о том, что струны на ее цитре сделаны из стали.
— Играть сможешь?
Она хмурится и прячет вышивку под мышкой.
— А у меня есть выбор?
Все молчат, поскольку знают ответ.
* * *
На этой встрече мои руки уже не дрожат. Черный лакированный поднос устойчив, когда я хожу по комнате, разливаю вино и подношу зажигалки. От трубок и сигарет Братства стоит такой дым, что вскоре я не могу различить даже Нуо. Я знаю, что она здесь, потому что она играет на своем инструменте. Несмотря на забинтованный палец, мелодия плывет по воздуху, упрямая и сильная.
Несмотря на боль в ногах, я хожу прямо, приклеив улыбку на лицо.
Мы сильнее, чем они думают.
Лонгвей не выпускает учетную книгу из рук. Она маленькая — такого же размера, что записная книжка Синь, в которой она делала наброски наших лиц. Размером с кирпич и толщиной в палец. Обложка ярко-красная, как раненый палец Нуо, на ней изображен сияющий золотой дракон, увенчанный гребнем. Каждые несколько минут Лонгвей перелистывает страницы, пробегая по странным символам, написанным несколько недель и месяцев назад. На протяжении всей встречи он что-то дописывает. Я узнаю некоторые цифры — символы, которые нам показывала Синь, когда пыталась научить нас читать. Иногда он настолько сосредоточен, выводя чернильные линии и петли, что мужчинам приходится повторять свои слова несколько раз, чтобы он их услышал.
Когда встреча заканчивается, я быстро собираю пустые стаканы, отчаянно желая, чтобы Лонгвей со своей книгой оставался на месте. Бокалы чокаются, их пурпурные ободки борются за место на моем подносе. Я стараюсь двигаться медленно, но в отражении шкафа вижу, что Лонгвей поднимается на ноги, учетная книга крепко зажата в его руках. Он направляется к коридору, ведущему в сторону лестницы. Составляю стаканы, все еще покрытые остатками сливового вина, в нижней части серванта и следую за ним.
Я
Я жду в конце коридора, когда хозяин исчезнет на втором этаже, прежде чем делаю следующий шаг. Каждая частичка моего тела дрожит, когда я принуждаю себя идти дальше в темноту.
Не знаю, получится ли у меня.
Глубоко внутри я чувствую, как просыпается трусость, она умоляет меня вернуться к себе в комнату. Сесть на кровать и ждать. Извиниться перед послом и принять его предложение. Извиниться перед Инь Юй. Сказать парню, что я не могу выполнить его просьбу. Быть достойной дочерью своей матери. Держаться стойко.
Но я помню демона, что скрывается позади глаз посла и знаю, что уже не будет как прежде. Даже если он никогда больше не поднимет на меня руку, каждое его прикосновение будет напоминать мне о той ночи.
Я закапываю страх, иду по залитому тенями залу и дальше вверх по лестнице. Дверь на втором этаже с треском открывается, заливая ступени золотистым светом. Здесь пахнет иначе: тяжелый запах плесени, кожи и чернил. Ароматы богатства и избалованности. Они застревают у меня в горле, когда я подношу костяшки пальцев к дверному проему.
Дверь открывается. За ней стоит Лонгвей, заполнив большую часть просвета. Его лоб усеивают капли пота, а грудь бешено вздымается и опускается. При виде меня на его лицо набегает туча, а вокруг глаз появляются морщинки. Девушки сюда не поднимались никогда.
— Что ты здесь делаешь?
Его слова падают тяжело и точно, словно он режет ножом.
— Я... я хотела поговорить с вами, сэр. — Я слегка кланяюсь, в поле моего зрения попадает кусочек его комнаты. Вся стена увешана оружием: мечи, пистолеты, винтовки, ножи. Моги глаза мечутся по комнате. Ни следа учетной книги.
Мой поклон длится чуть больше, чем положено. Я слишком хорошо это понимаю, выпрямляясь и чувствуя на себе взгляд Лонгвея.
— Я занят. Со всеми проблемами вы должны идти к мама-сан, — отмахивается он от меня, показывая на лестницу. От этого движения мне открывается еще частичка комнаты. Ловлю взглядом кровать и экран, на котором движутся картинки. Телевизор. Книги нет.
— Я... — Сознание бешено мчится вперед, пытаясь оправдать мое присутствие на этом этаже. Мне нужно достаточно времени, чтобы найти учетную книгу. — Я не могу пойти к мама-сан. Это я доверить ей не могу.
Лонгвей хмурится:
— И почему же?
Мое сердце выкрикивает ругательства. Я не шпионка и никогда ею не была. Ложь, которую я должна скормить дракону, которую я придумывала долгими часами, кажется негодной и тухлой. Он выплюнет ее обратно.
Но отступать некуда.
— Она любит выбирать фаворитов. — Я чуть-чуть привстаю на цыпочки, пытаясь заглянуть в комнату. Но в спальне нет никаких ярких цветов. Почти все черное с вкраплениями коричневого. Мебель, пол, обои. Единственные яркие пятна — телевизор и аквариум с рыбками. Они дарят комнате хоть какой-то призрачный свет.