Город падающих ангелов

Берендт Джон

Я вернул ему текст.

– Сильно сказано, – произнес я, – но однажды вы сами признались мне, что венецианцы всегда говорят нечто противоположное тому, что думают.

Граф Марчелло улыбнулся:

– Именно, и когда я вам все это говорил, в мыслях у меня было нечто противоположное.

Красные линии были проведены. Трехлетний срок пребывания Боба Гатри в совете директоров истекал через четыре месяца, в сентябре 1998 года, на встрече совета в Венеции. Там он должен был выставить свою кандидатуру на переизбрание и получить большинство в количестве двадцати девяти голосов, чтобы сохранить место в совете. Получение меньшинства автоматически исключало его из членов совета.

Лето текло своим чередом, дискуссии между членами совета не утихали, и постепенно обнаружилось, что в дополнение к борьбе за власть между Гатри и Ловеттом существует еще нечто,

подобное подводному течению, которое только теперь достигло поверхности. Некоторые члены совета, сочувствовавшие Ловетту, начали понимать, что фонд «Спасти Венецию» потерял свою ауру исключительности, что супруги Гатри стали контролировать списки приглашенных, в результате чего многие люди, покупавшие билеты и посещавшие вечера и празднества, оказались… «людьми не нашего круга». Это было эхо социального разделения, расколовшего старый Венецианский комитет полковника Грея в начале семидесятых и закончившегося демонстративным выходом из него группы, ставшей фондом «Спасти Венецию».

Одним из членов совета, который мог бы первым признать, что он, возможно, не из круга Ловетта, был Джек Вассерман, нью-йоркский юрист в области международной торговли, партнер крупного авторитета, занимающегося поглощением компаний, Карла Айкана. Привязанность Вассермана к Венеции возникла во времена его студенческой юности, когда он увлекался историей жизни и поэзией лорда Байрона. Вассерман был президентом Американского общества лорда Байрона и владел большой коллекцией первых изданий книг поэта. В то же время Вассерман никоим образом не был ученым литературоведом. «Байрон сыграл особую роль в моей жизни, когда я впервые приехал в Италию как студент сорок лет назад, – сказал он. – Первые же две строки байроновской поэзии кладут на лопатки любую девчонку».

Вассерман ужинал за столом в углу бара «У Гарри», когда я присоединился к нему. Первым делом он познакомил меня с хорошо воспитанным черным пуделем, сидевшим под столом у миски с водой. Пудель был назван в честь британского министра обороны, друга, спутника и душеприказчика Байрона Джона Кэма Хобхауза.

– Знакомство с представителями фонда «Спасти Венецию» стало моей первой встречей с так называемым высшим обществом, – сказал Вассерман. – Мы с женой посещали гала-празднества в течение нескольких лет, где и увидели всех этих поразительных неординарных людей, ну или сильно напоминающих таковых. Поэтому, когда меня попросили войти в совет директоров, поскольку у них не было юриста, а организация быстро росла и юридические вопросы возникали на каждом шагу, я с радостью согласился. Тогда я был страшно доволен собой! Ведь я оказался в одном совете с Оскаром де ла Рентой. Признаюсь, это особенные люди.

Что касается этих двух парней – Ларри и Боба, – то могу сказать, что Ларри – гламурный, социально успешный человек, к тому же очень располагающий к себе. Знаете, когда находишься в обществе Ларри, начинаешь испытывать к нему что-то похожее на благоговение. Не хватает только нимба вокруг головы. У Боба этого нет. Но его биография, образ жизни так необычны, что всегда внимательно прислушиваешься ко всему, что он говорит.

Боб и Беа Гатри работают с шести утра до полуночи, пашут как собаки. Собаки! Они разговаривают со всеми. Им звонят люди: «Мне не нравится мой стол. Мне не нравилось место, где я сидел прошлым вечером». Боб и Беа всегда улаживают проблемы. Рады помочь без вопросов. Ларри не работает в фонде «Спасите Венецию» без отпусков и выходных. Он работает даже не каждый месяц. Это не входит в его обязанности. Его обязанность быть мистером Гламуром, понимаете ли, его задача привлечь на вечер всю эту блестящую толпу с тем, чтобы еще триста человек были готовы заплатить за право находиться с ними в одном помещении. Это его работа, и, знаете, это очень ценно. Но он не работает на вечерах, как это делает Боб. Ларри небожитель. Да, он парит наверху, говорить с ним – все равно что говорить с Богом! Я имею в виду, что иногда он показывается, разодетый в пух и прах, сидя на корме своего катера с какой-нибудь принцессой. Он выходит из катера, появляется на вечере, выражает удовольствие тем, что все идет хорошо, вместе с принцессой возвращается на катер и отчаливает. Это удивительное зрелище. Это так по-королевски. Я хочу сказать, это вызывает благоговейный трепет. Словно побывал в компании какого-нибудь дожа.

Но вот что я скажу об этом аристократизме: однажды кто-то объяснил мне, кто такой сноб. Можно быть снобом, тянущимся вверх. Такой сноб ассоциирует себя с людьми, находящимися выше его. Есть снобы-воображалы – они презирают

людей, находящихся ниже. Ларри отличается одержимой, иногда просто ужасной приверженностью к общению с титулованными особами. Ужасной приверженностью! Думаю, Ларри на самом деле искренне верит, что сам рожден для порфиры. Например, однажды во время праздничной недели умер кто-то из английской королевской семьи, уже не помню кто. Ларри тогда сказал: «Букингемский дворец издал…» Он обратился ко мне, как будто мне было до этого какое-то дело. Он продолжил: «Букингемский дворец издал декрет, в котором сказано, что в дни траура не следует посещать коктейльные вечера». Это произошло как раз накануне коктейльного вечера фонда «Спасти Венецию». Я сказал: «Ларри, вы вполне можете идти на вечер, потому что декрет вас не касается». Ларри ответил: «О, я не могу этого сделать. То есть я хочу сказать, что этого не смогут сделать мои друзья. Король Греции и другие». И он не пошел на коктейльный вечер в Венеции. Он сидел дома вместе с Барбарой Берлингьери, потому что европейская аристократия не пошла на коктейли. Я тогда только мысленно присвистнул.

В день официального бала я решил навестить супругов Гатри в их красном доме у подножия моста Академии. Интерьер составляли стулья и диваны, обитые ситцем, и он больше напоминал интерьер дома в Ист-Сайде Манхэттена, чем венецианское жилище. Боб и Беа Гатри сидели в гостиной, рассматривая большую доску, укрепленную на пюпитре и облепленную листочками с именами; листочки были приколоты к доске вокруг кругов, изображавших столы.

– Вам когда-нибудь приходилось рассаживать людей на обеде на триста пятьдесят персон? – спросил Гатри. – Попробуйте это сделать, если в последнюю минуту вам позвонят полдюжины людей и скажут, что они хотят, чтобы их стол выглядел так-то и так-то, а это значит, что вам придется все переделывать заново.

– Думаю, что это особенно трудно делать, – сказал я, – когда вы одновременно заняты поистине феодальной распрей.

Гатри удивился моей прямоте, но быстро овладел собой.

– Кажется, вы уже обо всем наслышаны, – рассмеялся он.

– Об этом наслышана половина Венеции, – заметил я.

Он снова посмотрел на доску.

– Ну, с этим мы покончили – по крайней мере, пока. Не хотите покататься на лодке?

Мы вышли к баркасу, изготовленному «Бостон Уэйлер», пришвартованному в узком канале у самых ворот дома. Гатри встал к штурвалу и повел судно к Гранд-каналу, а затем повернул в сторону Риальто. Он говорил, перекрывая шум мотора.

– С одной стороны, это на самом деле выглядит как ссора между Ларри и мной. Но это нечто большее. Существует фундаментальная разница между большинством членов совета и маленькой кликой диссидентов, поддерживающих Ларри. Как правило, члены совета – это люди, состоявшиеся в жизни. Для них работа в фонде «Спасти Венецию» – хобби, а не главное занятие в жизни. Им нравится общаться друг с другом, они любят Венецию, и сама возможность участвовать в сохранении города дает им удовлетворение. Они вкладывают в фонд больше времени и денег, чем получают. Они дающие, они альтруисты. Диссиденты – совершенно иная, кошачья порода. У них есть деньги, но нет важной для общества профессии, у них нет реальных достижений. «Спасти Венецию» имеет для них очень большую важность, поскольку никакого иного источника приобрести известность у них нет. Фонд – это лошадь, которую они оседлали. Они представляются, используя должности в фонде «Спасти Венецию». Для того, чтобы доказать свою значимость, им надо присваивать себе заслуги в достижениях организации, несмотря на то, что они не сами выполняют ее работу. В действительности они пользуются серьезно работающими на организацию людьми, которых называют наемными помощниками. Это берущие, эгоисты.

Диссиденты используют «Спасти Венецию» для того, чтобы вести блестящую светскую жизнь, и это образ их существования. Они приглашают своих высокородных друзей и людей своего круга на наши вечера и мероприятия, приглашают бесплатно, а взамен их самих приглашают в круизы и в загородные поместья пострелять по выходным. Эти неплатящие гости стали реальной проблемой. Их становится все больше и больше, и диссиденты захватили монополию на них. Они нанимают лимузины, чтобы доставить этих гостей за город, в то время как мы, остальные, едем туда автобусами, а они проносятся мимо, развалившись на задних сиденьях. Они приезжают на мероприятия поздно, а уезжают рано. Они сидят обособленной группой за отдельными столами, свысока посматривая на тех, кто платит. Они на самом деле не понимают, что всем своим видом оскорбляют других.